выносила и родила ее. Эмми всегда думала, что сердце ее матери было разбито смертью ее маленьких детей; в нем просто не осталось ничего, что она могла бы дать единственному выжившему ребенку.
Она подумала о чердаке, заставленном сложенными мольбертами, высохшими и загустевшими красками и наполовину завершенными полотнами. Чердак был запретным местом для Эмми во времена ее детства, что превращало его в непреодолимое искушение, которому она часто поддавалась после ссор с матерью. Эти картины были написаны ее матерью, когда она была еще совсем молодой, не обремененной семейными заботами, девушкой. Однажды Пейдж застигла мать на чердаке, но вместо гнева Эмми встретилась с покорностью: так больной принимает свой диагноз спустя длительное время после того, как удалили опухоль.
Мать рассказала ей, что эти картины она должна была предъявить при поступлении в художественную школу Род-Айленда, они были написаны еще до того, как она познакомилась с Биллом, отцом Эмми. Они больше никогда не говорили об этом, но время от времени, когда Эмми видела, как ее мать смотрит в окно и держит в руках чашку с давно остывшим кофе, она представляла себе девушку с мечтами о художественной карьере, тщательно скрывающуюся за обликом женщины, выкрасившей стены своей комнаты в бежевый цвет.
Эмми стояла лицом к лицу с матерью, ощущая растущее негодование, но банка с песком хранила тепло ее рук.
– Но ты знала кое-что другое, и ты по-прежнему находишься здесь.
– Знаешь, почему койотов теперь можно найти практически в любом штате? – спросила Пейдж, как будто не услышав вопрос дочери. – Потому что они адаптируются. Они знают, что реальные желания и потребности – это не одно и то же. Но где-то есть место, точно такое же хорошее, как и то, где они находятся. Вот как они выживают, – она помедлила. – Прошло полгода, Эмми. Я молча наблюдала, как ты угасаешь в своем горе, но теперь пришло время собраться и снова начать жить. Тебе нужны перемены, иначе ты никогда не выберешься отсюда.
Гнев Эмми немного утих, как будто она почувствовала, что мать может быть права.
– Возможно, я до сих пор не могу пережить смерть Бена. Он был лучшим, что случилось в моей жизни. Но это мой дом, мама. Уехать отсюда будет все равно что оставить Бена, а это – то же самое, что снова узнать о его смерти.
Пейдж прижалась затылком к косяку и закрыла глаза, словно собираясь с силами.
– Иногда, в те моменты, когда мы считаем свою жизнь налаженной и собираемся устроиться поудобнее, перед нами открывается новый путь. Некоторые просто плывут по течению и слишком боятся отклониться от знакомого курса. Но другие устремляются в неизвестное, и возможно, находят там смысл своей жизни.
Эмми ощутила соль на губах и поняла, что она плачет.
– О чем ты говоришь, мама? Другого пути нет. Это мой дом.
Пейдж шагнула вперед и обняла Эмми за плечи точно так же, как она обнимала банку с песком.
– Я знаю. Я никогда не сворачивала с курса. Но тебе был дан второй шанс. И ты… – она мягко приставила палец к груди Эмми над сердцем. – Ты особенный