Ева на Офелию даже немного обиделась. Все думала: «Ну как же так, ты ведь подруга мне, а не черт с горы? А как же сострадание и участие?» Но однажды Офелия позвонила подруге посреди ночи, и, захлебываясь слезами, рассказала, что ее собственный отец пытается отсудить у нее какую-то там квартиру в городе, где она родилась и выросла, любовник непонятно почему променял ее на какую-то «тупую малолетку» и вообще жизнь – говно. Лепетала что-то невнятное, злилась, кричала, рыдала в трубку, шумно запивая свое горе виски. Ева сквозь сон выслушала подругу, посочувствовала, а после того, как положила трубку, вдруг поняла, какая та бедолага и как много теплого и человеческого ей приходится прятать за всеми этими ее бесконечными устремлениями, ответственностью, «выдающимся» умом, попытками кому-то что-то постоянно доказывать и прочей чепухой. Несчастная была прощена и Ева на ее ужимки внимания больше попросту не обращала. Хотя общаться стала реже.
Что до брошенности Сеней, на эту тему Ева рефлексировала где-то около полугода. Все никак не могла взять в толк, почему он так поступил. Бросил, не сказав ни слова, буквально растворился в загазованном московском воздухе, словно и не было его никогда. И кто знает, как все сложилось бы дальше, но однажды через знакомую знакомых Ева узнала, что Сеня умер. Похороны, мол, завтра, на Ваганьковском… Как там великий Соломон говорил? «И это пройдет…».
– Девушка, с вами все в порядке? – кто-то легонько тронул Еву за плечо
– Да… Да… Все хорошо, – промямлила та, шмыгнув носом и смахнув слезу.
– Нахлынули воспоминания? – хитро прищурился новый знакомый. – А что это вы предаетесь воспоминаниям так скромно, в сторонке?
– Этой семье на сегодня горя достаточно. Только меня им не хватало.
– Любовница стало быть? И долго это продолжалось?
Ева посмотрела на собеседника с любопытством. «Да кто ты такой!?» – подумала. «Наглец», словно прочитав мысли, посмотрел на девушку в ответ. Синие глаза, взъерошенные, цвета вороного крыла, волосы, среднего роста, лет примерно… на похоронах он ей показался Сениным ровесником, мужчиной лет сорока пяти, тогда же, в довесок к «наглецу», он получил определение «урод». С которым, кстати, вполне себе можно было поспорить.
Трикс все же был привлекательным мужчиной, из тех, кто всегда в самом рассвете сил. Подтянутый, спортивный и, вдобавок ко всему, интересный собеседник, он был как будто человеком без возраста и производил, тем самым, на людей довольно странное впечатление. Которое усугублялось другими его привычками: задавать собеседнику любые, даже самые неудобные вопросы (что не слишком принято в нашем «политкорректном» обществе), провоцировать и постоянно подшучивать.
Стоило Триксу появиться в компании, и людей в ней словно подменяли: из них начинало буквально изливаться все то, что долго сидело внутри, за семью замками. Люди