темнело, не скрывало девичьей красоты. Когда Варька поливала двухлетней Клаве на голову, та смешно ахала, открыв рот, жадно хватая им воздух, и, закрыв глаза, часто-часто махала ручонками. На лавке вдоль окон сидели уже помытые, в белых платочках и с чистыми, розовыми лицами. Крайний слева сидел Петька, одноклассник Ваньки и Володьки, увидев ребят, он стал стягивать с головы платок.
– Оставь, волосы ещё не высохли, – сурово сказала ему мать, и тот, стыдливо опустив глаза, уставился в пол. Ребята, перекрестившись на образа, поздоровались.
– А, это вы, – проговорил Кузьмич, сидевший в углу за столом, под лампой. Перед ним на газете лежал располовиненный карбюратор от колхозного трактора СХТЗ-НАТИ, в одной руке он держал отвёртку, в другой жиклёр, который продувал губами и просматривал на свет. Из угла тянуло керосином. – Давай, в общем, завтра после школы подходите, я за базой пахать буду, до большака, там где Волчий лог начинается. И чтоб не спали за плугом, свалитесь под нож, что я матерям гутарить буду, – закончил инструктаж Кузьмич. Ребята молча кивнули и собрались было уходить, но Кузьмич их остановил. – Куда вы? Щас Варька мыться будет.
За кухонной перегородкой, куда та пошла набрать воды, грохнула крышка чугуна, звякнул ковш о край оцинкованного ведра. Варька вышла и, поставив ковш на лавку, съехидничала:
– Зараз… только платье сброшу. – Она, скрестив руки внизу, взялась за низ платья и, задрав его выше колен, сделала вид, что снимает совсем. Ребята рванули к двери, Ванька споткнулся о порог, Володька кубарем перелетел через него. Раздался громкий смех Кузьмича: «Га, га, га…». Петька тоже засмеялся, вереща, как кастрированный поросёнок.
– О… ну, будя, дурак старый. А ты тоже, бесстыжая, – мать шлепнула по Варькиной плотной, круглой заднице намыленной рукой. – Постойте, куда вы, зараз вечерять будем, – остановила ребят в сенцах Варькина мать.
– Не, спасибочки, тёть Наталья, мы домой, поздно ужо, – смущённо переглядываясь, ответили те и выбежали на улицу.
Было уже совсем темно, всё небо было усыпано звёздами. На деревне лениво перебрёхивались собаки. У Ларионычей с насеста под железной крышей звонко прокричал петух. Ему ответил другой, потом третий, четвёртый, и кочетиная песня понеслась, покатилась по всей деревне, по всем дворам, где хозяева ещё могли прокормить кур. Где-то далеко, пролетая над болотами, противно прокричала серая цапля. Стайка чирков над речкой пронеслась со свистом, рассекая чистый, прохладный воздух.
– На Пупкинские болота полетели, – задумчиво сказал Володька.
– Ты был там? – спросил Ванька.
– Был. Мы с батяней в начале энтого лета, аккурат перед войной, белый мох там драли на новый сруб, по грудки в трясине полные корзины тягали. – И Володька, приложив правую ладонь ребром чуть ниже горла, указал, докуда доходила болотная жижа. Ванька подумал и спросил:
– Слыхал, чего Кузьмич гутарил?
– Чё?
– До Волчьего