Осколки. Истории, которые ранят. Наталья Берязева

страшное было, когда приехал мой папа-фронтовик. Он в конце жизни очень плохо засыпал. У него болели ноги, простуженные на войне. Он маялся, ворочался, растирал ноги мазью. И вот, когда он только задремал, его разбудил телефонным звонком сосед. А потом он появился сам. Мол, в туалете громко шумит вода.

      Я впервые наорала на него. Уже не сдерживаясь.

      Каждый день я мечтала о том, чтобы сосед уехал, переселился, исчез из моей жизни навсегда.

      Жена соседа Нина была его бледной тенью. Она вяло поддакивала, когда он скандалил, иногда приходила сама, просила: Ловцов ругается, не могли бы вы потише…

      Удивительно. Я так и не знаю, как звали соседа. Он остался в моей памяти как Ловцов.

      Письма из ЖЭУ, точнее его заявления о нашем недостойном поведении, мы получали регулярно. Приходили и делегации, которые проверяли, смотрели, замеряли уровень шума воды и холодильника и просили: «Пожалуйста, как-нибудь уж решите с ним. Завалил своими кляузами».

      Я бы не стала сейчас вспоминать соседа и тот кошмар, если бы не удивительная история, случившаяся в конце нашего с ним знакомства.

      Я допоздна работаю. Ночью как-то особенно хорошо пишется. Тишина в доме, покой в душе и в мыслях помогают рождаться словам.

      Я писала.

      Вдруг на пороге появилась соседка Нина. Как она вошла – я даже не успела подумать.

      – Наташа, я хочу у вас попросить прощения. За все, что мы сделали плохого для вас. Я знаю, как мы вам мешали нормально жить. Простите меня. – И она так же бесшумно и таинственно исчезла, как и появилась.

      Я посмотрела на часы. Было где-то половина второго.

      Утром другая соседка сообщила, что ночью, как раз в половине второго, Нина умерла.

      Я обомлела. Но это не все. В это же время она, оказывается, заходила и к моему сыну. Мы уже жили в разных квартирах. Я на первом этаже, а сын на четвертом.

      Я плохо помню эту женщину. А вот как она стоит на пороге и просит у меня прощения – эта картина врезалась в мою память на всю жизнь.

      Ловцов в итоге продал свою квартиру. Но это было намного позже, когда я там уже не жила.

      Я и сейчас, когда давно перевалила за тот возраст, в каком был Ловцов, думаю: «Как можно в сорок лет так не любить людей, так не уметь прощать их слабости, так требовать подчинения и уважения своих правил? Правил, тобой самим же и придуманных».

      Мне рассказывали, что он хороший сотрудник, конечно педант, но с ним можно работать. Так почему же дома он был другим? И почему весь его гнев обрушивался именно на нас? Потому что у него не сложилось в семье? Говорили, что от них сбежал сын и где-то погиб.