Идеология и филология. Т. 3. Дело Константина Азадовского. Документальное исследование
все более очевидными. Будь он поопытней и постарше, он, возможно, подошел бы к такой ситуации цинически, но тогда, в пору расцвета поэтической молодости, он перестал бы сам себя уважать, если бы поступил иначе. Это был не отказ в силу личной смелости – нет, это было скорее безразличие и отчаяние человека, загнанного в угол, но который не может «поступиться принципами».
Закончился разговор только тогда, когда стороны поняли, что договориться невозможно. В состоянии глубокой подавленности вышел Азадовский из дома, который и до сего дня стоит недалеко от Финляндского вокзала… Это тягостное состояние никуда не делось и на улице; не улетучилось и на следующий день…
И в общем-то было от чего прийти в столь подавленное состояние. В те советские годы очень многие люди, особенно молодые, а подчас и не очень, вынужденно или невынужденно соглашались сотрудничать с органами госбезопасности. Однако с уверенностью можно сказать, что отнюдь не многие могли потом найти в себе силы и мужество противостоять этому и навсегда с этим порвать.
И все то время, когда он дописывал диплом, а затем готовился к государственным экзаменам, он жил с огромным грузом, не в силах забыть того долгого разговора. Он опасался, что они явятся к нему снова, и каждый раз вздрагивал от звонка телефона или при виде незнакомых лиц у арки дома или на выходе с факультета… Он ожидал последствий вплоть до того момента, как ему выдали диплом Ленинградского университета.
«Все-таки они дали мне окончить университет!» – говорил он себе и был безусловно прав. Может быть, ему повезло. А может быть, действующие в то время инструкции не позволяли расправляться с отступниками таким прямым способом.
С годами эта история стала забываться. Он никогда ее не афишировал, рассказывал о ней лишь самым близким друзьям. Да и о чем было рассказывать, по большому счету? Но забыть ее и полностью похоронить в себе не получалось.
Процитируем окончание воспоминаний Азадовского о поездке к Иосифу Бродскому в Норенскую; речь идет о стихотворениях, написанных Азадовским в Норенской в 1964 году и отстуканных на машинке Иосифа, а затем, после отъезда гостя, оставшихся в бумагах поэта. По случайному стечению обстоятельств эти стихи оказались опубликованными в 1992 году в первом томе Сочинений Бродского. Вот одно из них:
Лисица не осмелится кружить
за вытянутым домиком, за бродом,
и птицы, не желающие жить,
снижаются всегда над дымоходом.
И путника, усталого на вид,
однако же исполненного цели,
свеча в твоем окне заворожит,
но он не остановится у ели.
И даже неприметная на глаз
снежинка не задержится у тына,
и ангела блуждающего глас
изгнанник не услышит у овина.
Лишь ветер остановится на миг,
спеша от океана к Енисею,
безликий и беспомощный старик
со слабостью к тебе и Одиссею.