жалоба, которой он угрожает, уже подана в суд. Этот тип – настоящий ротвейлер: ты не успеешь показать ему палец, как он откусит всю руку.
Как будто поняв, что речь идет о собаках, Фелисите пришла и встала между нами, потершись о лодыжки Луи, затем о мои ноги.
Я уже собиралась отступить, оставив Луи с его плохо сдерживаемым раздражением, когда он уже более мягко и ласково взял меня за запястье.
– Могу я тебя спросить…
Казалось, Луи колеблется. Или он боялся моего ответа?
– О чем же?
– …О том, что же нашел Маршадо, суя везде свой нос?
Ага, все-таки мои поиски интересовали его, того, кто сам всегда уклонялся от моих вопросов и бессовестно лгал о своем прошлом.
Может, это было знаком того, что он постепенно начинает открываться? Может, Луи собирался поделиться со мной последними секретами своей жизни сейчас, когда брак сделал нас единым и нераздельным целым? Или он просто пытался убедиться, что мой союзник и я играем на его стороне и что ничего из наших недавних «находок» не причинит ему вред?
– Ничего такого, чего бы ты уже не знал об Эмили и Дэвиде Лебурде.
Я намеренно выбрала эти имена и эту фамилию. Стоя с невозмутимым выражением лица, Луи не пошевелился. Но его молчание означало согласие.
– …Или ничего такого, чего бы ты уже не видел, впрочем, – продолжила я, доставая из сумки свой ноутбук.
Несколькими быстрыми кликами я вывела на экран последние данные, которые прислал мне Маршадо: рождественское фото под елкой (снимок семьи Лебурде), затем заявление о приеме Эмили в Сен Броладр.
– Ну что ж… Предполагается, что я должен что-нибудь добавить к этому? – спросил он с суровым выражением лица.
– Я не знаю. Это ты должен мне сказать… Речь идет о твоем приемном брате и о твоей большой юношеской любви.
Он скривился, словно не соглашаясь с последней фразой.
– Что? – Я продолжала настаивать. – Разве не так ты к ней относился?
Он уставился на меня странным взглядом, в котором мелькали то нежность, то горечь, словно это откровение, к которому я мягко подводила Луи, было для него как облегчением, так и унижением.
– Так, – тихо согласился он. – Так.
– Ты очень ее любил?
– Да, – снова сказал он.
– Разве что тебя смущает ее имя. Ты предпочитаешь, чтобы я называла ее Аврора?
– Нет. Это не важно.
Его внутреннее смятение читалось в дрожании уголков губ. Небольшие морщинки появились на лбу и в уголках глаз.
Точно какая-то внешняя сила не позволяла Луи произнести слова, которые бы его наконец освободили. Он был словно заперт изнутри, но у кого же ключ?
– Тогда что же? Ты все еще ее любишь?
– Нет, конечно! – резко возмутился он.
Но тотчас же взял себя в руки и, обхватив мою талию, прижал меня к себе изящным движением, словно танцор танго.
– Ты знаешь, кого я люблю сейчас.
– Ее двойника? – Я намеренно задала этот вопрос, желая, чтобы