А она ведь всерьез поверила, что он ее изнасилует, а потом убьет. Это казалось ей логичным. Если уж одно преступление совершено, почему бы не совершить и второе?! Но нет. Просто потому, что с его точки зрения это не было преступлением и даже наверняка не было изнасилованием. Так, ничего особенного, ерунда. Захотел – взял. Тупо, по закону сильнейшего. Но что он взял, если вдуматься? А ничего. Просто походя что-то изгадил. Эма знала, что у нее нет души, а мозг не ютится в глубинах вагины. Изнасилование было по определению чисто физическим актом, столкновением двух тел. И тем не менее самая глубокая из нанесенных ран, а вовсе не те мелкие ссадины, которые болели все последующие дни, была психической. Парадоксально, но сугубо материальный аспект – превращение жертвы в примитивный объект удовольствия – был способен психологически разрушить ее, поскольку означал, что ее не существует. В потоке абсурдных мыслей, порожденных изнасилованием, часто мелькал вопрос, что было бы, если бы в тот день она была с тампоном. Отстал бы он или вытащил его? Когда они оба оказались на полу, ей все же пришла в голову идея выкрикнуть, что у нее СПИД, однако в ответ он только схватил ее за шею и ударил затылком о плиточный пол. В ту же секунду она поняла, что все кончено. Она даже не заметила, чтобы он пытался прочесть страх на ее лице. Плевал он на ее лицо. Плевал он на нее. Это свалилось на Эму, но с тем же успехом могло свалиться на любую другую женщину. Она сама не имела никакого значения. А потом он поднялся, натянул брюки и не торопясь вернулся в гостиную. Спокойно, как если бы ничего не произошло. И это было едва ли не самым ужасным. Когда ей нужно было встать, забрать свои вещи, пройти мимо него, сидящего на диване в гостиной, и уйти. Уйти, не будучи в состоянии выдавить ни слова. Не сумев объяснить насильнику, что случилось. Отказываясь понимать, как он может сидеть тут, такой безмятежный, если только что искалечил всю ее оставшуюся жизнь.
Эма начала свой третий материал о разрыве двух звезд шоу-бизнеса – “Итак, расстаются два человека, созданные друг для друга, две ипостаси любви”, – когда пришло наконец сообщение от Фреда. Он разобрался в сути досье “Да Винчи” гораздо лучше, чем она, но многие вопросы оставались непроясненными. Документ был разбит на две главные части: отчет о состоянии дел в музеях и меры по совершенствованию их работы. На первом этапе предполагалось стимулировать финансовую автономию всех без исключения музеев. Фред объяснял:
…Это похоже на реформу университетов. Каждый музей будет сам нести ответственность за свое управление и должен самостоятельно обращаться за возможным финансированием в частный сектор. Такая система, безусловно, дает явные преимущества заведениям вроде Лувра, то есть более привлекательным для предпринимателей. Никто не будет вкладываться в твой любимый музей Гюстава Моро (помнишь, у нас была экскурсия в последнем классе?). На нынешней стадии процесса государство еще заменит частный сектор, если музею не удастся заключить ни одного инвестиционного