Видеть чужие улыбки, сверкающие зубы, слышать извинения, определяемые по тональности, чувствовать фамильярные похлопывания по плечам.
Кое-как насытились. Кашаса стала более приятной. Пилась с удовольствием. Авдан снова достал айфон, тыкал пальцем.
Михаил стал обращать внимание на окружающих. Народу было много в основном – взрослые. Попадались пожилые пары и молодящиеся старые ловеласы в майках с неоднозначными надписями на английском, типа: «Сексуальный перчик» или «Попробуй меня на вкус», «Размер имеет значение». Несколько парней образовали в центре кружок. Поставили внутрь бутылки с пивом, начали извиваться в роке. Напомнило застойный период в СССР. Подумал, что вешки истории интернациональны. Все страны проходят.
Алкоголь расслаблял, и музыка стала проникать ближе к сердцу, будоражить.
Зазвучала медленная песня, и Михаил потянул Диану на площадку. Он любил танцевать. Несмотря на свои габариты, был пластичен и ловок. Пытался кружить. Неожиданно понял, что еще не прижимал Диану к себе, не чувствовал так близко. Ни у самбадрома, ни в такси. Её тело оказалось крепким и тяжелым для девушки. Слегка неповоротливое, словно набито изнутри чем-то плотным, непроницаемым. В танце двигалась медленно, с расстановкой. Пыталась вести. Справиться с ней было трудно. Подумал, что такую не завальсируешь! Внутри чувствовалось напряжение, какая-то сила и непоколебимость. Сопротивляемость всему идущему извне.
– Ты спортом занималась? – спросил Михаил шутливо. Нагнувшись к её лицу. Слишком громко звучала музыка. – Рука тяжелая, треснешь, мало не покажется.
Диана подняла на него взгляд, улыбнулась:
– У нас в роду все такие. Работали много. Хозяйство большое. У меня три брата и три сестры… было. Старшего сына отец назвал Авдан, – кивнула в сторону брата, – переводится как люлька для семерых детей. Хотел, чтоб семеро было! Считал число счастливым. В год, когда ввели национальные паспорта, родилась младшенькая. Отец назвал Евой. Считал, что начинается новая жизнь.
Многие соседи принимали Еву за мою дочку. Мы не расставались. Постоянно одевала её в новые платьица. Перед самой войной купила зелёные кроссовки с красными шнурочками… Очень ей нравились, не снимала…
Несмотря на скованность движений, Диана раскраснелась. Дыхание участилось. Она расстегнула несколько верхних пуговиц блузки, и Михаил увидел блестящий кулон желтого металла с изображением сидящего Будды.
– Ты что, буддизмом увлекаешься?
Она вздрогнула. В отблеске света, глаза стали грустными, затуманились. В голосе появилась томность:
– Нет… Это так…
Прижалась щекой к груди Михаила. Опустила руки с плеч, обвила вокруг талии, прижалась к животу. Как это делала Лили. Стала что-то нашептывать. Бормотала, не поднимая головы. Словно разговаривала с кем-то внутри его большого тела – произносила заклинания.
Михаил чувствовал смущение, от невозможности расслышать. Стало неловко. Наклониться не мог – мешало объятие. Положил руки сверху, почувствовал выпирающие лопатки. Погладил. Обнял за плечи.