такая история. А папаша, свят духу не ведая, был на волосок от смерти.
– Незадолго до того, – рассказывал папаша, – приснился мне сон. Иду я по своему гуменнику. Босиком по гладкому выкошенному лугу. Иду и иду от гумна к сараю. На! – какая-то вязе́ль под ногами. Я – быстрее, чтоб перебежать. И с каждым шагом глубже тону. И вот уже провалился по пояс. И всё тону, тону… Хочу кричать, а голоса нет. Ну, всё, пропал, думаю… Хватаюсь руками, а кругом нет ни травинки. Руки скользят. Уже потерял надежду на спасение, прощаюсь с этим светом, как вдруг в руку попала травинка. То-оненький стебелёк такой. Хватаю этот стебелёк. Господи, думаю, помоги мне, помоги выбраться… А сам тянусь, тянусь, тянусь… Пошёл, пошёл! Вылез! И – проснулся. Весь мокрый от пота. Вот тебе и стебелёк… Травинка…
Ликбез
Ликвидация безграмотности (ликбез) была и у нас.
Ближайшие школы были в Шума́ях и в Махновке – это далеко, и наши бабы ходить туда, несмотря на приказ сельсовета, отказались. Сельсовет открыл школу сначала в Есенке, затем в Каменке. Там у братьев Васи и Лёхи пустовали новые пятистенные дома, поставленные про запас, на случай отделения сыновей.
Раз в неделю из Махновки приезжала учительница, в другие два дня учил по букварю Петя есенский. Народ из Ласко́ва, Есенки и Каменки был обязан научиться читать, писать и считать.
Я в школу ещё не ходил, и на ликбез меня иногда брала с собой мама. Папаша считался малограмотным – этого тогда было достаточно. Грамоте его учили в Красной Армии, куда он вновь был призван уже после женитьбы, а после ранения под Пинском демобилизован. Потом он был послан на лесозаготовки на Мурман, и сам писал домой письма. Правда, слова “мы”, “вы” писал без “ы”. Но мы дома догадывались. Потом он писал и мне на фронт.
Некоторые уроки ликбеза мне запомнились.
В Есенке, в пустом доме, за тремя столами, на скамейках, в полушубках и тёплых платках, сидят “школьники”: моя мама, Машка Бобкина, Дуня Тимошиха – из Ласко́ва, остальные – из Есенки, Каменки, Фишихи. Из мужиков кое-кто курит самосад, но на это никто не обращает внимания. Букварь всего один – у Пети есенского. Он, учитель, чувствует себя стеснённо. Грамотишки у него и самого кот наплакал, не больше трёх классов. Однако читал и писал он сносно, после войны даже председателем колхоза работал. А тогда он был еще холостым парнем, и ему было неловко учить мужиков и баб старше себя. Но приказали – учил. Бесплатно.
Вот кто-то говорит:
– Ну, давай, Петь, учи, пока видно (т. е. не стемнело).
– Ага, – вторит другой, – давайте хоть маленько-то…
Петя берёт с подоконника букварь, раскрывает, подходит к маме:
– На, Дунь, читай буквы. Заглавные.
Мама ни дня в школу не ходила, но буквы и цифры знала все. От младшего брата Ильи, который примерно учился в трёхлетней школе. И книжки его сохранила.
– Буквы-то дивья́ (т. е. запросто), – говорит мама, встаёт и начинает читать:
– А-а, Бы, Вы, Гы, Ды, Е-е, Жы…
– Ну ладно, полно. Теперь ты, Машк, читай. Маленько, не все.
Машка тоже буквы знает:
– Зы, И-и, Кы, Лы, Мы, Ны, О-о, Пы, Ры…
– Ну