своего смуглого лба и седеющей бороды.
– Блистательная Порта, в лице Вашего Султанского Величества, должна твердой ногой встать на побережье Черного моря и вновь во всем своем величии править Крымом, Кавказом и прилегающими территориями. Следует возвратить Азов и Очаков, Кинбурн, Яссы, Измаил.
Перечислив все эти заманчивые для Оттоманской империи перспективы, Себастиани сделал особенно строгое выражение на своем довольно желчном лице и продолжил:
– Император Наполеон Бонапарт надеется, что Ваше Султанское Величество останется доволен его предложением доставить в Стамбул барки, груженные штуцерами, ружьями, полевыми пушками и мортирами на десятки тысяч франков. Кроме того, в ближайшие дни император двинет в Далмацию двадцатипятитысячный корпус генерала Мармона.
Султан Селим медленно поднялся из кресла, ноздри его горбатого носа раздувались. Он приложил правую руку к груди, потом сказал медленно:
– Господин посланник, передайте своему владыке. Оттоманская султанская армия начинает военные действия против войска урусов, находящихся вблизи Дуная. Визирь Юсуф, заготовь мой приказ о начале войны. В качестве главнокомандующего выезжай на Дунай в помощь трехбунчужному паше Кушанице-Али.
Себастиани покинул дворец султана Селима со всеми надлежащими словами и поклонами, обеспечивающими ритуал почтения повелителю Оттоманской Порты.
Несколько позже, получив ряд чисто военных распоряжений султана, который считал себя стратегом волею провидения, удалился визирь Юсуф. Султан еще размышлял около получаса, разглядывая в полукруглое окно пестрые крыши дворцовых пристроек. Затем он позвал заслуженного предводителя одного из подразделений своей отборной конницы. С полупоклоном и простодушной ухмылкой «близкого» человека вошел Мамешоглу, седоватый и сутуловатый, одетый в военную одежду, а не в придворный мундир и не боявшийся разгневать взор повелителя простым коричневым чекменем из анатолийской шерсти.
Слуги принесли два вызолоченных кальяна тончайшей работы, поставили столик с шахматными фигурками и исчезли, задернув тонкую занавесь входного проема, сиявшую мелкими жемчужинами, расположенными по бледнорозовому муслину в виде звездочек. Мамешоглу приложил узловатые пальцы воина к бритому лбу, к сердцу и склонил голову.
– Садись на франкский пуховый диван, – ответив кивком на приветствие старого рубаки, сказал султан Селим. – На нем удобнее, чем на турецких подушках… да простит меня Всевышний за неподобающую владыке правоверных привычку нечестивых франков.
– Ничего, – снова «по-свойски» ухмыльнулся Мамешоглу, устраиваясь напротив султана и трогая у себя на груди бриллиантовый знак полумесяца. – Мы достаточно насиделись на седлах наших коней. Всевышний помнит твои походы, да хранит он тебя, твое здоровье и удачу, повелитель правоверных.
Скорчившись в поклоне, явился доверенный дворецкий, сириец Бен-Масуд.
– Не