удивительного в том, что его команду пригласили в Лондиниумский Колизей. – На его юбилей приехали из самого Карфагена. Кто бы мог подумать, что даже язычники почтут его персону своим вниманием.
В словах Фабера было столько же яда, сколько и французского акцента. Говорил он намеренно громко, чтобы его расслышал горбоносый карфагенянин.
– Интересно, – продолжал изгаляться Фабер, – кому же выпадет честь сразиться с язычниками?
– Молись своему богу, – обернулся к нему карфагенянин, – чтобы не тебе. Иначе я сам выпотрошу тебя, как свинью, а голову замариную и в банке привезу домой. В моем роду у многих есть такие трофеи, но головы человека из-за горы нет ни у кого. Когда мы в последний раз брали такие трофеи, их принято было еще насаживать на пики и заливать смолой. Они не сохранились до наших времен – вы очень скоро портитесь на нашей жаре.
– Славно он тебя отбрил, – хлопнул побледневшего Фабера по плечу рыжий здоровяк, одетый в короткий пиджак и традиционную юбку шотландских горцев. Этого игрока я знал лично. Приходилось несколько раз сталкиваться с его командой, состоящей из уроженцев Высокогорья, на Малых играх, где бои шли затупленным оружием и до смерти не дрались. Звали горца Эбенезер Макадамс. – Витиевато, конечно, я бы проще высказался.
– Это потому, – не остался в долгу Фабер, – что вы, шотландцы, двух слов по-английски внятно произнести не можете.
– Это да, – ничуть не обиделся горец. – С болтовней туговато – обычно за нас говорят наши палаши. – И он выразительно похлопал по корзинчатой гарде висящего на поясе оружия. Хотя я знал, что на арене он отдает предпочтение другому шотландскому мечу – двуручному клеймору.
– Я буду молиться, чтобы мне выпал жребий сражаться с тобой, язычник, – произнес человек с лицом аскета, сошедшего со средневековых миниатюр. Вот его я не знал, и даже видеть нигде не приходилось.
– Много таких, как ты, сложили головы на Пиренейских перевалах, – хищно улыбнулся карфагенянин. – Твоя голова станет отличным трофеем.
Я слушал обычную перепалку. Она была чем-то вроде традиции всех игроков. Как выяснилось, ее придерживались даже по ту сторону Пиренеев. Сам я в нее никогда не вступал. Сначала стеснялся других, а после это как-то вошло в привычку. Тем более что многие командиры из присутствующих в импровизированной приемной кастеляна придерживались той же тактики.
Прождать мне в быстро пустеющей приемной пришлось не более четверти часа. Я вошел в небольшой кабинет кастеляна – собственно говоря, это и кабинетом назвать было нельзя. Просто выгородка из общей комнаты, сделанная из листов фанеры. Внутри нее за столом восседал, упиваясь собственной важностью, невысокий человек самой плюгавой внешности. Но в первую очередь мое внимание привлек клерк, сидевший за спиной кастеляна, за неким подобием компактной школьной парты. Он что-то старательно писал, высунув от усердия язык. Наверное, именно эта нарочитость и привлекла мое внимание. Не понимал я хоть