осознаёте. Когда Вы стояли у окна и смотрели, как эти муравьи расползаются по своим муравейникам, я наблюдал за Вашим лицом и скажу, что на нём не было восторженной улыбки идиота. Увиденное вызывало интерес, возможно, недоумение, и, однажды, я даже заметил брезгливость, и тут же подумал, что не ошибся, решив довериться Вам. И, если Вы спросите почему, я отвечу.
Моррон подошёл к Филипсу так близко, что тот мог ощутить его ровное и глубокое дыхание, и произнёс:
– Дело в том, капитан, что все граждане Империи делятся не только на военных и менеджеров, клерков и рабочих, церковников и ученых. Всё это ни для кого не секрет и широко известно. Секрет же состоит в том, что все люди – от самого талантливого учёного до самого последнего бездельника – делятся на тех, кому, что Вы наблюдали в окно, нравится, и кому это не нравится. И, судя по Вашей реакции, Вам это не по душе. Хотя, конечно, как умный человек Вы попытались это скрыть. Но нам, как раз, именно такой человек и нужен. Зачем? Думаю, что на этот вопрос более квалифицированно ответит гость, который уже давно дожидается приглашения войти в кабинет, и которого, надеюсь, Вы помните. Садитесь!
Полковник Моррон жестом предложил Филипсу сесть в стоявшее перед ним кресло, подошёл к столу и, коснувшись датчика громкой связи, произнёс: «Доктор Айзен, Вы можете войти».
Глава 4. «Лекарство от совести»
Дверь распахнулась, и в кабинет энергичной походкой вошёл высокий, холёный, подтянутый человек средних лет, которого Филипс, конечно, сразу же узнал. Несмотря на то, что они давно не виделись. Это был его однокурсник Курт Айзен, глядя на которого, капитан подумал: «А вот и живая иллюстрация к словам полковника о том, что люди практически не меняются».
Айзен принадлежал к состоятельному и влиятельному роду, сумевшему подняться к вершине государственной власти ещё до Изгнания и, вопреки всем потрясениям, удержавшемуся на ней. Поговаривали, что этому семья Айзенов была обязана родству с самим Иосифом Сталиным. Однако прямых доказательств тому не было, и сами Айзены этого хотя и не утверждали, но и не отрицали. Так или иначе, в каждом из поколений представители рода Айзенов достигали вершин власти, а дед Курта – сэр Генрих даже являлся членом Высшего Круга.
Что касается внука, то молодого Айзена политика интересовала меньше всего. Он рано почувствовал, насколько эта стезя непредсказуема и опасна. Поэтому, когда пришло время выбора, Курт Айзен избрал Путь науки и, быстро обойдя своих сверстников, в 22 года был уже доктором, в 25 – членом Академии Наук, а в 30 – директором Имперского Исследовательского Центра. При этом никто из его однокурсников, не раз пересекавшихся с Айзеном на конференциях, никогда не слышал его докладов, ни читал его публикаций и не знал ни сферы его научных интересов, ни сути проектов, которые он курировал. Да и не хотел. Понимая, что судьбы таких «небожителей», как Курт Айзен, складываются иначе,