мышца обязательно подрагивала, ну и все такое…
– Опять нашлепала мокротой! – доносился из прихожей громогласный крик Слоновой Кати. – А кто вытирать будет?!
«Стерва старая, – выходя из дурманного состояния, определяла она. – Сама вытрешь!»
– Сергей Сергеич! – продолжала орать Катя. – Паркет-то у нас погниет! Воздействуйте на нее как мужчина! Наваляется в ванне, а потом, не вытираясь, голыми ногами по коридору! Хамство у нас процветает!
Сергей Сергеевич на крики соседки реагировал бурно, в душе, конечно. Особенно его натуру затрагивали слова «мокрая» и «голая». Се-Се был возмущен, так как после этих слов совершенно не мог работать. Горы в географических атласах представлялись ему женскими грудями, под фотографиями водопадов мерещились обнаженные женские тела, а в Карабахском ущелье, снятом с высоты птичьего полета, он отчетливо увидел самое что ни на есть женское интимное.
– Ы-ы-ы! – провыл ученый, с силой натирая свой кукольный нос.
Здесь он вспомнил, что ключное отверстие в Юлькиной комнате преогромное, так как замок в двери остался с дореволюционных времен…
Какая-то потусторонняя сила заставила Се-Се еле слышно отодвинуть от себя атласы и карты, тихонечко подняться, на цыпочках выйти из своих апартаментов и, словно балерина на пуантах, затанцевать по направлению к комнате молодой соседки.
Она сама гордилась тем замком. Хотя не столько замком, сколь ключом – огромным, вороненым, на котором было выдавлено: ключъ, 1905 годъ. Она балдела оттого, что он являлся ровесником первой революции, и от выгравированных еров на нем. Если когда-нибудь придется сменить замок, она непременно подвесит вместо кулона на шею этот ключ.
В тот момент что-то взбудоражило эмбрион, и он включился в текущий момент.
Сквозь кишки и переднюю толщу живота неестественным зрением он видел через пространство и стены крадущегося соседа, из глаз которого таки сочилось масло похоти, а пальцы на руках дрожали, будто Паркинсоном пораженные.
Зародыш знал, зачем в тишине вальсирует ученый к их двери.
Какое-то невероятно огромное чувство протеста выросло в нем стремительно, надо было что-то немедленно предпринимать. Но вдруг напряжение так же мгновенно отпустило эмбриональные клетки, философское и отстраненное взяло верх, он тотчас успокоился, решив, что пусть мужик посмотрит, поглазеет, от нее не убудет, и какое ему, собственно говоря, до этого дело.
Скорее надо пожалеть соседа, которого притягивает такая глупость, как молочные железы, пусть и обтянутые кожей с сосцами. Ну а уж Карабахское ущелье… Это же Космос – сколько в него ни летай, всего не пролетишь, а там, где нет конца, не существует и удовлетворения.
Эмбрион вновь отключился, предоставляя Се-Се полную свободу действий.
Ученый вперил глаз в замочную скважину и видел ее почти всю. Он разглядывал обнаженную шею, наготу плеч, белую ногу от колена до ступни…
Какие длинные пальчики