и живы ли еще те, кого вы допросили.
Доминиканец поднял брови.
– Ваше Величество… разумеется, допрос – это не дружеская беседа за стаканом вина… но мы не допускали никакого членовредительства. А то, что участников столь отвратной организации уместно подвергнуть самому жесткому заключению и вопрошанию, признает всякий, кто думает о государственной пользе.
– Значит, пытали, – расшифровал король речь доминиканца.
Гийом Парижский испуганно замер. Из королевского напутствия в начале дела он понял, что Его Величество не будет слишком против, если ради добычи нужных и неопровержимых доказательств преступной сущности Ордена будут применены сильные меры. Сейчас же Филипп как будто склонен осуждать подобные методы. Что же делать? Остается только теряться в догадках.
– Сегодня я получил известие, что из Авиньона на днях прибывают кардиналы Беранже, Ландольф де Сент-Анжели и Этьен де Лита. Они горят желанием помочь вам в работе. Что вы молчите?
Инквизитор сглотнул слюну.
– Право, Ваше Величество, я пребываю в известном сомнении.
Филипп поморщился.
– Покиньте почву сомнений. Все мои указания остаются в силе. Я не для того объявил вне закона орден тамплиеров и арестовал его членов, чтобы в результате следствия выяснить, что все они были невинными овечками и богобоязненными примерными христианами. А создается именно такое впечатление. Представьте себе, если люди даже после вашего «жестокого заключения и вопрошания» сознаются в том только, что слегка покривили душой, совершили один, да и то сухой плевок в направлении креста, виноваты ли они на самом деле? Это не я задаю вам этот вопрос, мне было ясно все еще задолго до того, как я отдал соответствующий приказ. Я представляю себе, как будут течь мысли наших дорогих авиньонских гостей. Запомните, так или иначе приговор, какой бы он ни был, будет утверждаться в папском капитуле. Так постарайтесь, чтобы этим бездельникам в рясах было что утверждать. Идите и думайте. Надо меньше работать руками, особенно руками палачей, а больше головой.
Гийом Парижский вскочил. Он был красен, на кончике большого потного носа висела испуганная капля. Он не смел к ней прикоснуться, боясь, что движение выйдет не слишком благопристойным.
– Идите, – еще раз энергично повторил король. Он действительно был в ярости. Он был готов к десяти самым разным вариантам развития событий и, как водится, не предусмотрел единственно реальный.
Что может означать это однообразие тамплиерских показаний?
Они могли бы упорствовать в утверждении своей полной невиновности. Хотя, наверное, и упорствовали бы, ведись следствие обычным, законным, неэкстренным порядком. Откровенность признаний, пропорциональна «жесткости вопрошания». И если, например, начать вытаскивать им жилы и наматывать на древко копья, они признают не только то, что целовали друг друга в задницу, но и в том, что содомировали Христа.
Филипп инстинктивно перекрестился вслед последней, омерзительной, мысли и сам удивился