он наблюдал, что новая власть стала проделывать над русскими солдатами. Здесь лежал источник той иронии, с которой Государь относился к Панкратову, дав ему прозвище «маленький человек»: Панкратов был невысокого роста.
Кроме пропаганды были и другие причины, разлагавшие солдат. Когда отряд уходил из Царского в Тобольск, Керенский обещал солдатам всякие льготы: улучшенное вещевое довольствие по петроградским ставкам, суточные деньги. Условия эти не соблюдались, суточные деньги совсем не выдавались. Это сильно злобило солдат и способствовало развитию среди них большевистских настроений.
Пребывание в Тобольске Панкратова и Никольского продолжалось довольно долго: они пережили власть Временного правительства, оставаясь комиссарами и после большевистского переворота. Их выгнали сами солдаты, обольшевичившиеся в громадной массе. Это произошло 9 февраля 1918 года.
Тобольский отряд. Солдаты и офицеры.
Полковник Кобылинский
Комиссар Макаров, доставивший царскую семью в Тобольск, прислал ей из Царского вино «сен-рафаэль». Им пользовались как лекарством.
Когда Никольский увидел ящики с вином, он собственноручно вскрыл их и перебил топором все бутылки. Эрсберг показала: «Его даже солдаты ругали за это идиотом».
Детям скучно было в доме. Хотелось на воздух. Невесело было и во дворе, закрытом высоким забором. Тянуло посмотреть на улицу, на свободных людей. Никольский заметил это и решил пресечь такое нарушение правил. «Взрослый человек, – показывает Теглева, – Никольский имел глупость и терпение долго из окна своей комнаты наблюдать за Алексеем Николаевичем и, увидев, что он выглянул через забор, поднял целую историю». «Он, – показывает Кобылинский, – прибежал на место, разнес солдата и в резкой форме сделал замечание Алексею Николаевичу. Мальчик обиделся на это и жаловался мне, что Никольский «кричал» на него. Я тогда же потребовал от Панкратова, чтобы он унял усердие не по разуму Никольского… Когда они (Панкратов и Никольский) приехали и ознакомились с нашими порядками, Никольский сразу же заявил мне: «Как это у вас так свободно уходят, приходят? Так нельзя. Так могут и чужого человека впустить. Надо их всех снять». Я стал его отговаривать от этого, так как часовые и без того прекрасно всех знают. Никольский ответил мне: «А нас, бывало, заставляли сниматься и в профиль и в лицо! Так надо же и их (прислугу и свиту) снять».
Не разум носителя власти руководил Никольским, а чувство тупой злобы и бессмысленной мести. Он хотел мстить и в злобе не разбирал, что мстит не Царю даже, а свите и прислуге.
Наглядное поведение Никольского развращало солдат: они тоже мстили. Первое, на что устремилось их внимание, были качели для детей. Они стали покрывать доску качелей отвратительными по цинизму надписями.
Как в Царском под влиянием Домодзянца, так здесь под влиянием Никольского солдаты перестали отвечать на приветствия Государя. Однажды он поздоровался с солдатом: «Здорово, стрелок» – и получил в ответ: «Я не стрелок. Я – товарищ».
Кобылинский