что в массовом сознании эта установка еще сохраняется, хотя и постепенно вытесняется усилением внимания массы людей (а не только аристократии, как это было в прошлом) к обустройству обыденной жизни. Это сопровождается появлением целой индустрии дизайна, удовлетворяющего самые разные потребности людей – от упрощенных, рационализированных полуфабрикатов IKEA до изысканных авторских разработок.
Австрийский философ и социолог А. Шюц, рассматривая структуру повседневного мышления, подчеркивал, что мир повседневной жизни «существовал до нашего рождения, переживался и интерпретировался нашими предшественниками как мир организованный».
Перед нами он (мир повседневной жизни) предстает в нашем собственном переживании и интерпретации. Но любая интерпретация мира основана на предыдущем знакомстве с ним – нашем лично или передаваемом нам родителями и учителями. Этот опыт в форме «наличного знания» (knowledge at hand) выступает как схема, с которой мы соотносим все наши восприятия и переживания.
Такой опыт включает в себя представление о том, что мир. в котором мы живем, – это мир объектов с более или менее определенными качествами. Среди этих объектов мы движемся, испытываем их сопротивление и можем на них воздействовать. Но ни один из них не воспринимается нами как изолированный, поскольку изначально связан с предшествующим опытом. Это и есть запас наличного знания, которое до поры до времени воспринимается как нечто само собой разумеющееся, хотя в любой момент оно может быть поставлено под сомнение.
Несомненное предшествующее знание с самого начала дано нам как типичное, а это означает, что оно несет в себе открытый горизонтпохожихбудущихпереживаний. Внешний мир, например, мы не воспринимаем как совокупность индивидуальных уникальных объектов, рассеянных в пространстве и времени. Мы видим горы, деревья, животных, людей. Я, может быть, никогда раньше не видел ирландского сеттера, но стоит мне на него взглянуть, и я знаю, что это – животное, точнее говоря, собака. В нем все знакомые черты и типичное поведение собаки, а не кошки, например. Можно, конечно, спросить: «Какой она породы?» Это означает, что отличие этой определенной собаки от всех других, мне известных, возникает и проблематизируется только благодаря сходству с несомненной типичной собакой, существующей в моем представлении.
Говоря на специфическом языке Гуссерля… черты, выступающие в действительном восприятии объекта, апперцептивно переносятся на любой другой сходный объект, воспринимаемый лишь в его типичности. Действительный опыт подтверждает или не подтверждает мои ожидания типических соответствий. В случае подтверждения содержание типа обогащается; при этом тип разбивается на подтипы. С другой стороны, конкретный реальный объект обнаруживает свои индивидуальные характеристики, выступающие тем не менее в форме типичности.
Теперь – и это особенно важно – я могу считать этот, в его типичности воспринятый объект