по независящим причинам. Конечно, ты девушка красивая. И дети у вас с Виктором Павловичем скорее всего будут хорошие. Но я опасаюсь другого. Ведь ты еврейка, и дети у вас будут наполовину евреями. А сейчас такая обстановка, сама знаешь. Газеты читаешь, радио слушаешь. И потом, на Виктора Павловича как такового тоже ляжет тень. Все может быть. Согласна? Вон в Бабьем Яру – полукровок полно.
– То фашисты, Дарина Дмитриевна, а сейчас нет. – Я ответила, как могла, так как газетами интересовалась не слишком, а смотрела только результаты в таблицах госзаймов.
– Правильно. Виноваты проклятые фашистские оккупанты и их наймиты. Но то по другому делу. А теперь – поворот другой. Ты своими глазами не видела, поэтому и не в состоянии представить достоверно, а я видела. История развивается по спирали, чтоб ты знала. Какая тебе разница, если пострадают дети, тем более красивые да хорошие, и твой любимый человек. Подумай. Он такой, что вас на краю могилы не оставит. Пойдет следом. А если его добрые люди удержат, так как он потом сможет жить? Не сможет. Я его хорошо изучила. Очень прошу, не передавай наш разговор Виктору Павловичу. Он человек хоть и крепкий, но ран у него много. И в голове, и по всему телу. Ты ж видела шрамы? От тебя ему будет в дальнейшем одно горе.
И ты тоже будешь страдать через это.
Тут подъехал трамвай. Дарина Дмитриевна поднялась на подножку и помахала мне рукой.
Задача, которой снабдила меня Дарина Дмитриевна, оказалась страшно трудной. Посоветоваться не с кем. В училище – девчата молодые, неопытные, все готовые к сплетням и зависти. В сберкассе я с сотрудницами не дружила. Но у меня сложились неплохие отношения с заведующим Ефимом Наумовичем Суркисом, во-первых, потому что дядя Лазарь именно через него, троюродного или даже значительно дальше брата тети Хаси, устроил меня на работу, а во-вторых, Суркис всегда улыбался и являлся образцом веселого человека, у которого всякое недоразумение решалось независимо и легко.
Ефим Наумович заверил, что сохранит все в тайне и секрете.
В ответ на мое описание ситуации он долго молчал, потом ответил:
– Тебе правильно сказали. Обидно, конечно, нелицеприятно. Я сюсюкать тут не склонен. У меня тут семья погибла. Я один как перст. Спасаюсь шутками-прибаутками, но очень плохо. Думаю, если б я погиб с ними, было б легче. А совет один: расскажи своему Виктору Павловичу проблему. Не выдавай Дарину, поделись сомнениями от себя. Как он решит, так и будет. Тут такое наступает у нас в стране, что, может, ему придется вслед за тобой ехать на край света. Положение серьезное. У меня один родственник работает на Большой Житомирской в парикмахерской, так к нему бриться не садятся. Еврей с бритвой – большое дело! Смешно? А его с работы попросили.
Я сидела молча и старалась сообразить глубину положения. И не могла.
Суркис заметил мое состояние и погладил по плечу:
– Знаешь, дивчина, что. Выходила б ты за меня. Я человек поживший, повидавший. А еще и не старый. Смертью и Сибирью меня не перепугаешь. Тебе тоже пропасть не дам.
И