он увидел серый комочек шерсти с реденьким, как метелочка, хвостиком. Это был Тирле. Он сидел на тоненькой веточке, вцепившись в нее всеми четырьмя лапками, и так дрожал со страху, что ветка раскачивалась под ним, точно от сильного ветра.
Нильс поймал кончик ветки и, как на канате, подтянул к себе Тирле.
– Перебирайся ко мне на плечи, – скомандовал Нильс.
– Я боюсь! Я упаду! – пропищал Тирле.
– Да ты уже упал, больше падать некуда! Лезь скорее! Тирле осторожно оторвал от ветки одну лапу и вцепился в плечо Нильса. Потом он вцепился в него второй лапой и наконец весь, вместе с трясущимся хвостом, перебрался на спину к Нильсу.
– Держись покрепче! Только когтями не очень-то впивайся, – сказал Нильс и, сгибаясь под своей ношей, медленно побрел в обратный путь. – Ну и тяжелый же ты! – вздохнул он, выбравшись из чащи кустарника.
Он остановился, чтобы немного передохнуть, как вдруг знакомый скрипучий голос затрещал прямо у него над головой:
– А вот и я! Вот и я!
Это была длиннохвостая сорока.
– Что это у вас на спине? Очень интересно, что это вы несете? – стрекотала сорока.
Нильс ничего не ответил и молча направился к сосне. Но не успел он сделать и трех шагов, как сорока пронзительно закричала, затрещала, захлопала крыльями.
– Разбой среди бела дня! У белки Сирле похитили бельчонка! Разбой среди бела дня! Несчастная мать! Несчастная мать!
– Никто меня не похищал – я сам упал! – пискнул Тирле.
Однако сорока и слушать ничего не хотела.
– Несчастная мать! Несчастная мать! – твердила она. А потом сорвалась с ветки и стремительно полетела в глубь леса, выкрикивая на лету все одно и то же:
– Разбой среди бела дня! У белки Сирле украли бельчонка! У белки Сирле украли бельчонка!
– Вот пустомеля! – сказал Нильс и полез на сосну.
Нильс был уже на полпути, как вдруг услышал какой-то глухой шум.
Шум приближался, становился все громче, и скоро весь воздух наполнился птичьим криком и хлопаньем тысячи крыльев.
Со всех сторон к сосне слетались встревоженные птицы, а между ними взад и вперед сновала длиннохвостая сорока и громче всех кричала:
– Я сама его видела! Своими глазами видела! Этот разбойник Нильс унес бельчонка! Ищите вора! Ловите его! Держите его!
– Ой, я боюсь! – прошептал Тирле. – Они тебя заклюют, а я опять упаду!
– Ничего не будет, они нас даже не увидят, – храбро сказал Нильс. А сам подумал: «А ведь и верно – заклюют!»
Но все обошлось благополучно.
Под прикрытием веток Нильс с Тирле на спине добрался наконец до беличьего гнезда.
На краю дупла сидела белка Сирле и хвостом вытирала слезы.
А над ней кружилась сорока и без умолку трещала:
– Несчастная мать! Несчастная мать!
– Получайте вашего сына, – тяжело пыхтя, сказал Нильс и, точно куль муки, сбросил Тирле в отверстие дупла.
Увидев Нильса, сорока замолчала на минуту, а потом решительно тряхнула головой и застрекотала еще громче:
– Счастливая