всё-таки попала домой. Вот только никто не встречал меня у порога, не махал из окна, не сбегал с крыльца на встречу. Потому что не было ни крыльца, ни порога, ни окон. Дома не было. Осталась только печь. Всё остальное съел огонь.
То, что когда-то было моей деревней, стало одним большим пепелищем. Я искала и боялась найти что-нибудь похожее на обгоревшее тело, но, ни там где стоял ещё недавно мой дом, ни вокруг, насколько хватало глаз, никого не увидела. Значит, из дома моя семья ушла живой.
Я еле-еле встала. Голова болела так сильно, что видеть и слышать было больно.
Я порылась в сумке. Кроме пузырьков с зельями, что дала мне Нельда, было ещё снадобье от простуды. Сойдёт.
Едва перебирая ногами, я доплелась до развалин дома. Погреб был завален обуглившимися брёвнами. Будь я здорова, может я бы добралась до него. Там можно было найти старые котелки. А так получалось, что варить травы мне было не в чем. Я положила в рот щепотку снадобья и, сглатывая противную горькую слюну, принялась его жевать.
Через время немного полегчало. Но встала я только тогда, когда горечь во рту стала невыносимой. Скулы начало подёргивать судорогой.
Колодец был на месте. И ведро не забрали. Обливаясь и захлёбываясь, я жадно пила. Вода была сладкой и тягучей. Я не могла оторваться, хотя отдышаться и стоило бы.
Когда вместо головы заболел живот, я, наконец, остановилась. Уф….
Вечерело всё больше. К видране до темноты я уже не успевала. Возвращаться в Синекаменку к до смерти гостеприимному Кукору и хитро-доброму Наволоду мне совсем не хотелось. Ночевать в одиночку на пустом пепелище, зная, что поблизости бродят оборотни, было совсем не заманчиво, но я решила остаться.
Ещё немного отдышавшись, я всё же принялась растаскивать остатки брёвен, чтобы добраться до крышки погреба. На моё счастье прогорели они сильно и тяжёлыми не были.
В погребе всё было пусто и сыро. Будто не висело здесь никогда связок сушёных грибов, не лежало на полках вяленное и копчёное мясо, не стояли кадушки с квашеными яблоками и капустой. Значит, они сами ушли? Я совсем растерялась.
От снадобья меня начало клонить в сон, и, смалодушничав, я рассудила, что на ночь думать – только силы тратить. Я ещё помнила, как забралась на пустую полку. И всё….
* * *
….Я не могла понять проснулась ли, а, может, всё ещё сплю. Но отчетливо слышала дыхание. Спокойное, но какое-то тягостное. Словно у дышавшего было горе.
Сначала я подумала, что вокруг темно, но потом вдруг поняла, что у меня закрыты глаза. Я их не открывала. Сама не знаю почему. Кроме дыхания раздавался ещё какой-то шорох и ещё один звук. Этот другой звук был неприятным, он мешал слышать дыхание.
– Когда же ты вернёшься? – вдруг произнёс дышавший. Голос был мужской. Такой знакомый, такой родной. Я не знала, кого спрашивали, но почему-то была уверена, что меня. Я захотела открыть глаза, сказать что я итак здесь. Но веки меня не слушались.