обстоятельства заключались в том, что к нему вчера зашел молоденький третий штурман и, помявшись, попросил задержаться утром на вахте, потому, что он, Юра Носков, так звали штурмана, хочет проводить в аэропорт Килп-Ярве свою молодую жену, улетающую домой, в Ростов-на-Дону. Дело в том, что Юра должен был сменить сегодня Пахомыча на суточной вахте, а он хотел первым, ранним автобусом проводить жену до аэропорта. Штурман стоял в дверях каюты Пахомыча, а из-за спины его выглядывало молоденькое, девичьего пола, в беретике и каштановой челке глазастое создание и доверчиво смотрело в глаза Пахомыча. Братцы, ну кто бы смог отказать! Все мы были молодыми.
Юрка пообещал уже к одиннадцати часам быть на судне. Мол, он успеет. Он все рассчитал. Ладно, хмыкнул Пахомыч, прощайтесь, что с вами сделаешь. При этом он больше обращался к девушке, стоящей за спиной молодого штурмана. Молоды-ые.
А сейчас он стоял и, не смотря на нависший над ним козырек рубки, мок под моросящим дождем и, как уже было отмечено, матерился. Потому, что на часах было шестнадцать с копейками! А никакого Юрки не было. И Пахомыч, получается, стоял вторую вахту. Кому сказать! Он, старпом стоял вахту за салажонка! Мерзавец! Вокруг пальца обвел!
Мимо к трапу прошел капитан, уходящий на берег.
– Пошли? – глянул он на старпома, – что, так и не появился?
– Нет, – буркнул Пахомыч.
– Ну, стой, стой. А завтра сам с ним разбирайся, я вмешиваться не буду. И не жалей пацана! А то нюх потеряет. Правильно я говорю? – усмехнулся и ушел.
– Да я его…, – выматерился доведенный до отчаянья Пахомыч и ушел в каюту.
Третий появился, когда все, кроме вахты ушли с судна домой. В дверь старпома тихо постучали.
– Да, – не оглядываясь на дверь, отозвался Пахомыч.
Дверь почти бесшумно открылась и:
– Геннадий Пахомыч, это я.
– Что? – Пахомыч задохнулся от негодования, – явились, ваша светлость? На часы глянь, штурман, мать…!
– Геннадий Пахомыч, выслушайте. Я знаю, я виноват.
– Речь хорошо подготовил, брехун? Что, самолеты не летали? Или автобусы все поломались? Ну, давай…
– Геннадий Пахомыч. Я в Москву летал, Наташу провожал. И вот. Только вернулся.
Пахомыч застыл, хватанул несколько раз ртом воздух. И вдруг, по лицу парня он понял, что тот не врет. Он сел на стул и показал третьему, чтобы тот тоже сел. Помолчали. Это что же получается? Им времени не хватило попрощаться, и они полетели в Москву?
– Что ты сейчас сказал? Вы в Москву летали? А потом ты вернулся? А она?
Пахомыч говорил, а сам представлял себе этого пацана и его подружку в самолете, летящими в Москву. Что же это было? Продолжение счастья быть вместе? Или продление грусти расставания?
– Слышите, Геннадий Пахомыч, вы не сердитесь на меня. Я отработаю. Я за вас больше отдежурю…, а она…, она же в Ростов улетела. В Москве ведь пересадка. В Ростов