денег. Вся эта процедура ему была известна давно. Он, просто не любил смотреть на такое количество чужих денежных знаков.
Хохряков сидел в отдельном номере и под тихий звук телевизора вспоминал минуты своих переживаний прошедшей ночью. То, что он, пусть и униженный, испытал от близости с этой, (он не хотел даже мысленно называть эту женщину грубыми словами)…, вводило его, даже спустя эти часы, в трепет и новое возбуждение. Умалить пережитое им быстротечное наслаждение не могло ничто. Даже, тот нервный срыв на причале в ожидании разоблачения… Он до сих пор ощущал вкус ее губ и запах тела. Представляя их позу в мгновения наивысшего наслаждения, Петр вводил себя сам в дрожь…
Перемены на экране были им замечены не сразу. Привычная картинка беспрерывной на этом российском канале рекламы сменилась в первые минуты трансляции не дублированными выпусками американских новостей. Начиная вникать в происходящее сейчас почти рядом в соседнем государстве, Хохряков испытал внутренний шок. Как же так!? Только что ведь отзвучали фанфары Хасовюрта! То, что он вначале принял за кадры из боевика, медленно стало приобретать в его сознании свою полную реальность самого, что ни на есть прямого эфира. Дым и пыль над дорогами, уходящие к горизонту колонны бронетехники и вертолетные эскадрильи на бреющем полете над взошедшими злаками полями Чечни только спустя несколько минут повторяемой на экране сенсации стали знаменовать собой масштабы происшедшего.
Никогда ранее Петр не интересовался политикой. Ни глобальной, ни, тем более, своего государства внутренней. В газетах он искал только интересующую его информацию о ценах, адресах, спросе и предложении. Его устраивало такое положение вещей, когда никто не мог его упрекнуть в том, что он отстает от политических веяний в его державе и, тем более, не знает, даже фамилий ведущих политиков. Ему это было ни к чему. Для его бизнеса, тем более. До этого самого момента.
Одно становилось для Петра незыблемым и очевидным с этой минуты: в одно мгновение мир изменился. В одну-единственную секунду, казавшиеся ему до этого глобальные проблемы превратились в пыль. Внутренняя уверенность в том, что и он тоже должен, начиная с этого дня, измениться, придавила и расплющила его сознание.
«Это на что же способен человек!? И даже не только своей кажущейся легкой способностью к самопожертвованию! Но и филигранным расчетом. Дерзостью. Целеустремленностью. Жестокостью, умноженной на цинизм и демонстрацию грубой силы… Но остается во всем этом некая недосказанность. Чего именно они желали добиться своим, выходящим за пределы простого человеческого понимания, поступком? Их молчание по этому поводу навевает невеселые раздумья. Помнится, Нострадамус [12] предсказывал третью мировую именно с Ближнего Востока? Все теперь может случиться. Все! Если точно не рассчитают и на ответные меры не поднимется весь мусульманский мир с его неисчислимыми людскими ресурсами, а то и с ядерным, бактериологическим или химическим оружием! Вот это будет жизнь! Только голову успевай пригибать… Летать-то все над нашими головами будет!