type="note">[155] черпает уполовником из артельного котла, вмазанного в печку, вечно переваривающийся и кипящий, подобно солдатской кашице, кофе! Но я с таким же вкусом выпиваю его, как походный рыцарь старый рейнвейн из бочки поаннисбергской.
Из немецкой колонии еду я чрез Кагульское поле, где Румянцев[156] разгромил турок, еду в Измаил. Здесь Суворов[157] в продолжение 11 часов то наделал, что египетскому царю Псаметтиху[158] с 400 000 войском едва удалось сделать в 254 040 часов пред ассирийскою крепостью Азотом в Палестине.
1790 год после Р. X. и 670 до Р. X.; но что такое время перед гением?
Здорово, Манечка мой свет!
Здорово, миленький мой идол!
Ты замужем? – в двенадцать лет
Тебя бы замуж я не выдал!
Но ты счастлива, ты уж мать!
Как чувства радостно и звонко
Торопятся напоминать,
Как я любил поцеловать
Тебя, прелестного ребенка!
Наговорившись вдоволь о Буджаке и о всех достопримечательностях бывшей Бессарабской Татарии, я выкрадываюсь незаметно из толпы своих читателей, которые с любопытством прогуливаются еще на лодках по Вилковским каналам, воображая, что они в Амстердаме[159], рассматривают укрепления Килии и Измаила[160], посещают порт Измаильский, покупают и кушают апельсины, рахат-лукум, финики, сливы и дульчец[161], пьют греческие вина и шербет, курят табак… я выкрадываюсь из толпы их незаметно и, задумавшись, как Гваринос[162], еду трух-трух, а инде рысью, по р. Пруту, по границе бывшей Турецкой империи. Перестановка слов ничего не значит; впрочем, Кромвель[163] и запятой воспользовался…
Итак, я еду и думаю:
Лишь только б не было задержки за маршрутом;
А как его дадут,
То мы махнем и через Прут,
Лошадку подгоняя прутом.
Вдруг стало мне скучно ехать одному.
Бог наказал меня за что-то?
Такая скука и зевота,
Такая грусть, что мочи нет!
Что не родился бы на свет!
Скука есть болезнь, сказал де Леви[164]; занятие есть лекарство от оной, а удовольствие – временное облегчение.
Скука родилась от единообразия, говорит или пишет Ламотт[165], а Лабрюйер[166] проповедует, что леность ввела ее в свет. И правда:
Я скуки никогда не знал,
Когда интрижками был занят,
Так для чего ж я клятву дал,
Что женщины уж не заманят
И райской сладостью меня?…
«Нет, – вскрикнул рыцарь Кунигунды[167], –
Нет! без небесного огня
Не проживу я ни секунды!»
«Самое лучшее жениться!» – сказал другой рыцарь.
Я по обычью принятому
Завелся б замком и женой,
Да вот беда, как домовой
Вдруг выжить вздумает из дому!
«Что ж делать!» – продолжал он…
Что