собой и пытаясь не подслушивать телефонный разговор хозяина дома, но, конечно же, догадался, что звонят из Нью-Йорка по поводу пьесы. Когда переговоры закончились, все снова уселись в гостиной.
– Это Купер. Он вроде бы нашел для пьесы продюсера. Да нет, Элен, речь идет о старой пьесе. Которую мне пришлось вытащить из пыльного загашника, потому что Дейзи считает, что мы совсем бедные. Тебя, Чарли, Элен тоже заставляет делать подобные вещи?
– Меня-то? А, да, еще как! Сперва кресел у меня было два, и я неплохо зарабатывал, но она сказала, что нам этого мало, и я поставил еще одно, этого опять оказалось мало, и пришлось поставить четвертое. И что, думаешь, ее это удовлетворило? Черта с два! Теперь она хочет, чтобы я взял в аренду пустующий соседний магазин, снес разделяющую стенку и расширил парикмахерскую до восьми кресел. Она прямо как шило у меня в заду. Колет всю дорогу, тычет, подталкивает! А пьеса хорошая?
– На мой взгляд, полная лабуда, но Дейзи это без разницы. Она помешана на деньгах, вот в чем дело.
– И на мужчинах, – добавила Дейзи.
– Ей плевать, что так я могу загубить свое имя, ей деньги подавай.
– А как пьеса называется? – спросил парикмахер.
– Я хотел назвать ее «Идиоты», но Дейзи сказала, что на пьесу с таким названием никто не пойдет, и я изменил название на «Все против всех».
– А что, тоже хорошее название для пьесы, – одобрил парикмахер.
Он был уже в хорошем подпитии, но пытался держаться, и его речь становилась все более замедленной, а тон уверенным и серьезным. Чувствовалось, что подспудно он чем-то недоволен, как это бывает, когда вершина алкогольной эйфории пройдена и пьяный замечает, что силы быстро убывают и он вот-вот уснет тем одиноким сном мальчишки, который в некий праздник ждет чего-то невероятного, понимая при этом, что его мечты несбыточны.
– «Все против всех», – сказал парикмахер. – Это, что ли, про какую-нибудь драчку?
– Ну, в общем, да.
– Писатели не любят объяснять, про что на самом деле у них где-то написано, – сказала Элен.
– Да ну, Элен, какие глупости, – возразила Дейзи. – Дик очень любит поговорить о своем творчестве. Меня он просто с ума сводит, разглагольствуя об этом почти что непрерывно – утром, днем и вечером.
– Итак, значит, – вновь заговорил парикмахер, – это про какую-нибудь свалку в салуне или что-то вроде, когда все лупят всех, как бывало иногда и у нас, когда я служил в армии. Наша часть стояла тогда в маленьком городке, и туда явились моряки и попытались взять верх. Я правильно понял?
– Ну да, примерно так.
– Господи, – ностальгически проговорил парикмахер, – однажды мне там здорово наваляли. Я уж думал, там и погибну – не на войне, а в этом салуне, – и единственное, что укрепляло мой дух, так это то, что я знал: потом обо мне скажут, что я погиб как герой, и Элен все получит – и страховку, и все мои награды.
Что дальше говорила его жена и жена парикмахера, писатель слушал вполуха, а они продолжали болтать на темы, которые им ближе, – про детей, их нянь, про школы,