будет завидовать ему и готовиться дальше, весь следующий год.
Мы – на старте. Первым бросается вниз этот парень. Он яростно толкается палками, ныряет под флажки, как мячик, исчезая из виду в ледяной и снежной пыли, он выглядит быстрым, ловким и бесстрашным. Смогу ли я так? Внутри все сжимается, бешено стучит сердце, слабеют, подкашиваются ноги. Смогу ли я так же? Меня вызывают к линии, и секундант кладет мне тяжелую руку на плечо: «Участник готов?». – «Готов!». – «Десять, девять… три, два, один – старт!». Как и положено, я изо всех сил отталкиваюсь палками и прыгаю вниз на слове «три» – так не будет фальстарта. Дальше думать бесполезно: ты летишь вниз, как в восхитительном сне, и все решает твоя подготовка, проведенная в предыдущие месяцы. Между поворотами – вдох, под флажками – выдох. Ноги, руки, тело – они сами делают свое дело, порой меня выносит в сторону так, что я едва успеваю влететь в следующие ворота. Но чувствую и знаю: скорость хорошая, лечу быстро, внизу, на финише, накатываю корпусом – и вот она, заветная черта. Стараюсь отдышаться – объявляют мое время: четыре минуты, пятьдесят две секунды и тридцать сотых, пятый результат.
Парень подкатывает ко мне, улыбаясь, хлопает меня по плечу, обнимает, говорит мне:
– Ты не поверишь, но мы с тобой показали одинаковое время, с точностью до сотых!
Снимаю лыжи, отхожу с ним в сторону. Кто же из нас, если мы равны, будет выступать за команду мастеров? Дыхание еще не успокоилось, а он уже достает монетку и говорит мне:
– Если орел – выиграл ты, решка – я. Идет?
– Идет.
Монетка летит вверх, на мгновение замирает в хрустальной синеве и камнем падает вниз. Решка. Он выиграл, этот парень. Он смотрит на меня как-то странно, непонятно, думает о чем-то быстро, счастливо, беспечно, легко, сплевывает.
Он заявляет весомо:
– Ты пойдешь в команду.
– Почему?
– Потому что я выиграл, и я решаю.
Он говорит мне, сплевывая еще раз:
– Ты пойдешь.
Я счищаю с лыж снег, снимаю перчатки – как будто бы ничего особенного между нами не произошло – и, наблюдая за ним краем глаза, вижу не без удивления, что он, этот парень, сейчас больше счастлив, чем если бы сам был признан мастером.
Более того, он, этот парень, отдавая мне первенство, радуется гораздо больше меня.
Чему же?
Папа Адель
– Открой глаза!
Я открываю. Надо мной – строгое лицо какого-то старика, седого и бородатого. Брови густые, кустистые, прямой нос с хищным разрезом ноздрей. Глаза черные и внимательные, как у Адель. Ее отец? Дышит как-то тяжело, напряженно. Изо рта у него пахнет луком.
– Хочешь разобраться во всем, что происходит в мире со времен открытия братьев Лемье, и попытаться устроить жизнь по справедливости? – спрашивает он грубовато, напористо.
– Папа, да ведь в том-то и дело, что он не хочет! Это ты должен захотеть! – говорит Адель, она где-то рядом, сзади меня. Я лежу на кожаном диване, в комнате, заставленной