Потом вернулся наверх и, подойдя к соседской двери, сделал еще пару глотков, которые быстро вскружили мне голову. Оттуда слышалась музыка – стало интересно, сидит ли слепая девушка в кресле или, быть может, танцует одна…
Я обернулся, посмотрел в окно на лестнице – тучи внезапно разошлись, открыв полную луну. В этот момент я словно сошел с ума. Я еще разок затянулся, быстро затушил сигару о подошву ботинка и легко открыл ключом дверь. Со мной было впервые такое – чтобы я без спроса вторгался на чужую территорию. Со мной было впервые так – чтобы я действовал исключительно по какому-то странному, чужому наитию, словно это был и не я вовсе, – не обращая внимания на опасения, осторожность, приличия и всякие прочие мелочи, быстро облачающиеся в тревожные мысли, каждая следующая из которых – вдвое горче и мучительнее предыдущей. Со мной было впервые так – чтобы я вдруг смеялся и над законом, и над условностями этого мира, и над возможным наказанием. Будто кто-то свыше руководил моими поступками, верша судьбу самым странным и неожиданным для меня образом.
Я аккуратно открыл входную дверь. Щелкнул замок. «Что ты делаешь? Что ты делаешь?» – билась в голове мысль, как выброшенная на берег одинокая рыба. В прихожей было темно, скрипнул паркет. Пахло апельсинами, которые только что очистили. Дверь в гостиную была полуоткрыта, и я, ступив на полосу электрического света на паркетном полу, прокрался, осторожно ступая, до входа и заглянул внутрь, затаив дыхание.
«Что ты делаешь?»
Синий
Огромная белая комната показалась мне пустой – в одном углу диван, в другом стол и кресло. За огромными арочными окнами стояла луна. В третьем углу я увидел кресло, в котором сидела она. Звучала особенная музыка, – еще больше встревожившая мое сердце переливами и скрипками. Девушка танцевала, не вставая – одними руками; энергично дирижируя, она то молитвенно возносила их к небу, то брезгливо отталкивала от себя мир, то нежно прижимала его к сердцу, как родного и единственного ребенка, то сбрасывала вниз, как ядовитую змею. Ее прекрасные зеленые глаза были широко раскрыты – она смотрела на все и не видела ничего. Ее длинные белокурые локоны были спутаны, ее лицо было прекрасно. Я влюбился в нее – с первого взгляда. Она была в синем шелковом халате, очень коротком, ее ноги были раздвинуты намного шире, чем бы это сделала зрячая женщина, ровно настолько, чтобы я прошел дальше, в комнату, на цыпочках, будто бы подгоняемый в спину ветром. Как самый последний идиот, школьник младших классов, я попытался заглянуть туда и увидеть – что там, между ними? «Что ты делаешь?» Она почувствовала чужого – внезапно нахмурилась, сдвинула ноги и руками стремительно оттолкнула от себя воздух, в такт музыке – прямо на меня; я отпрянул, пораженный и испуганный, к стене. Заскрипел паркет. «Ну вот. И что теперь?» Пятясь, я наткнулся ногами на какой-то табурет, который от столкновения заходил ходуном. Я машинально обернулся – на нем была черная железная труба, размером с велосипедный насос, я схватил ее в руки, чтоб не упала. Сбоку на шершавом железе я с удивлением увидел что-то типа затвора, как на автомате Калашникова,