места она могла слышать все, что происходит в доме. Громкие, разнообразные звуки из кухни, высокий и пронзительный голос старой Исы, резкий тон Сатипи и очень тихое, но твердое глубокое контральто Кайт. Галдеж женских голосов – болтовня, смех, жалобы, брань, восклицания…
И вдруг Ренисенб почувствовала, что задыхается в окружении этих вездесущих и крикливых женщин, шумных, горластых! Целый дом женщин… ни минуты тишины и покоя… вечная болтовня, охи и ахи, разговоры – но только не дело!
И Хей, молчаливый и внимательный Хей в своей лодке, сосредоточенный на рыбе, которую он собирается загарпунить…
Никакой пустой болтовни, никакой бессмысленной суеты.
Ренисенб поспешно вышла из дома, и ее снова окутал горячий, неподвижный воздух. Она увидела Себека, возвращавшегося с полей, а еще дальше Яхмоса, который поднимался к гробнице. Потом повернулась и пошла по тропинке к известняковым скалам, в которых была вырезана гробница. Это была усыпальница знатного вельможи Мериптаха, и отец состоял при ней жрецом Ка, в обязанности которого входило ее содержание в должном порядке. Поместье и земли были частью наследства гробницы. Когда отец уезжал по делам, обязанности жреца Ка переходили к ее брату Яхмосу.
Когда Ренисенб добралась до гробницы, Яхмос беседовал с Хори, управляющим отца; мужчины сидели в маленьком гроте, вырезанном в скале рядом с камерой для жертвоприношений гробницы.
Хори развернул на коленях лист папируса, и они с Яхмосом склонились над ним.
Яхмос и Хори улыбнулись Ренисенб, которая вошла в грот и села в тени рядом с ними. Она очень любила своего брата Яхмоса. Он был добрым и отзывчивым, отличался мягким характером. Хори тоже всегда баловал маленькую Ренисенб, чинил ее игрушки. Когда она уезжала, это был серьезный и немногословный молодой человек с чуткими, умелыми руками. Он почти не изменился, подумала Ренисенб, разве что выглядит старше. Серьезная улыбка, которой одарил ее Хори, была точно такой же, как она помнила.
Яхмос и Хори говорили одновременно:
– Семьдесят три меры[3] ячменя с младшим Ипи…
– Тогда всего будет двести тридцать мер пшеницы и сто двадцать мер ячменя.
– Да, но еще нужно учесть цену леса и уплаченное маслом за урожай в Пераа…
Они продолжили обсуждать дела. Ренисенб дремала, успокоенная звуком мужских голосов. Потом Яхмос встал и удалился, передав свиток папируса Хори.
Ренисенб, выдержав паузу, дотронулась до папируса и спросила:
– Это от отца?
Хори кивнул.
– И что он пишет?
Ее разбирало любопытство. Она развернула свиток и стала вглядываться в значки, которые ничего ей не говорили.
Улыбнувшись, Хори наклонился у нее над плечом и стал читать, водя пальцем по строчкам. Письмо было написано пышным слогом профессионального писца из Гераклеополя[4].
Имхотеп, хранитель гробницы и жрец Ка, говорит:
Да уподобишься