может случиться трагедия. Ведь когда я уезжал в Пушной, думал только о деле. Через того мента-убийцу мы вышли на «ломщиков» у пунктов обмена валюты. Мужика и убили не по пьянке, а потому, что он «ломщиков» сдать хотел. А потом новая история. Один из задержанных пожаловался, что его били при задержании. И описал меня. А я и пальцем никого не тронул. Правда, удалось выскочить. Вмешалось районное начальство. Эти «ломщики» всех уже задолбали. Короче, день выдался не скучный, даже интересный. И я совсем забыл, что Фрэнс сказала на прощание…
– А что? – шмыгнула носом мать.
– Она сказала: «Андре, мне приснился ужасный сон. Будто у меня выбиты зубы, и весь рот в крови… Как я была счастлива, когда проснулась!» А я не обратил внимания. Только попросил быть аккуратнее с машиной. Вспомнил эти слова только потом. Тёща заявила, что это – вещий сон. И что он означает именно смерть! И я не должен был никуда отпускать жену. Итак, я всё же виноват. С Сельей я во всём согласился. Пошёл на мыслимые и немыслимые уступки. Но взамен попросил тоже исчезнуть с моего горизонта и не трепать всуе моё имя. В России можно нелепо погибнуть, впервые прибыв на экскурсию. Она согласилась. Вот и всё, собственно, что я могу сказать о Франсуазе. Хорошо, что она приехала без детей. При последнем свидании с Юлеком и Манькой я не предполагал, что больше никогда их не увижу. По крайней мере, до совершеннолетия. Селье сейчас пятьдесят четыре. Она может прожить ещё долго. Вполне возможно, что я перекинусь раньше…
– Андрюша, не говори так! – Мать испуганно обернулась от мойки. – Иди, приляг, отдохни – чтобы хмель вышел. Иначе как ты до Пресни потом доедешь? Страшный гололёд. У нас с этим тоже проблемы, особенно в «спальных» районах. Женя и Лёля любили Фрэнс, я знаю. – Мать усердно тёрла губкой тарелку. – Так ведь?
– Любили. – Озирский так и не снял руку с моей шеи. – Очень горюют. Всё, Татьяна, мы пошли. Я много времени не займу. Кстати, у Русланыч жар. Ты знаешь об этом? Где-то тридцать семь и шесть. Могу, конечно, немного ошибиться…
– Вот и я почувствовала, что у него лоб горячий!
Мать выключила воду, хоть посуду и не домыла. Села на табуретку, сняла фартук, закрыла им лицо.
– Русик редко болеет, но если уж это случится, без «неотложки» не обойдётся. Что у тебя болит, сыночек? Горло? Голова? Ты хрипишь, я слышу?…
– Немного прихватило, – признался я. – Ну и что? Мы с тобой не грипповали зимой, а ты боялась. Сейчас, может, тоже пронесёт. Андрей, пойдём?
Чего-чего, а материных слёз я видеть не могу. Озирский меня понял и уже хотел увести с кухни. Но у него это не вышло. Мать тихонько заскулила в полотенце.
– Всё без шапки бегаешь! Андрей, я на Русика влияния не имею. Хоть ты наставь его на путь истинный! Водку пьёт, курит, одевается кое-как. Теперь вот температурит. Если дашь ему задание, то в постели дня не пролежит…
– Ничего, выполнит, когда поправится, – утешил её Озирский. – Тут всё равно с наскока не возьмёшь. Неизвестно, чего больше придётся делать – думать или действовать на оперативных просторах. А лечиться Русланыч будет. Я прикажу – как непосредственный