траншея, в которой поджидали Волков Роланд, его ка-тет и Сестры Орисы.
Кстати, а где же эти Волки, коль уж о них зашла речь? Вчера, когда они покидали поле боя, дорога осталась заваленной их телами. Числом более шестидесяти, эти человекоподобные существа прискакали с запада, в серых рейтузах, серых плащах, с оскаленными волчьими масками вместо лиц.
Роланд спешился и подошел к Хенчеку, который неуклюже, сказывался возраст, слезал с двухколесного возка. Роланд не сделал попытки ему помочь. Хенчек и не ожидал помощи, он мог даже обидеться, получив ее.
Стрелок дождался, пока тот одернет темный плащ, и уже собрался задать вопрос, но потом понял, что без него можно обойтись. В сорока или пятидесяти ярдах, чуть дальше по дороге, на ее правой стороне появился большой холм из вырванных с корнем кукурузных стеблей, которого не было днем раньше. Погребальный костер, догадался Роланд, только сложенный безо всякого почтения к павшим. Больше ему не пришлось напрягаться, прикидывая, как горожане провели вторую половину вчерашнего дня, до начала праздника, после которого они сейчас отсыпались; он видел перед собой плоды их трудов. Они что, боялись, будто Волки могут ожить, спросил он себя, и на каком-то уровне сознания пришел к выводу, что да, именно этого они и боялись. Вот и перетащили тяжелые, неподвижные тела (серых лошадей и одетых в серое Волков) на кукурузное поле, навалили друг на друга, забросали вырванными с корнями стеблями кукурузы. И сегодня собирались этот костер запалить. А если бы подул семинон? Роланд не сомневался, что даже угроза выжечь всю растительность на плодородной земле между рекой и дорогой не изменила их планов. И понятно почему. Урожай собран, до вспашки еще полгода, зола и пепел – отличное удобрение, это знает любой крестьянин. А кроме того, они не будут спать спокойно, пока не сгорит этот рукотворный холм.
– Роланд, посмотри. – В голосе Эдди слышались печаль и ярость. – Ах, черт побери, ты только посмотри!
На проселке, около того места, где Джейк, Бенни Слайтман и близнецы Тавери затаились перед последним броском через дорогу, стояла, блестя остатками хрома на солнце, помятая и ободранная коляска Сюзанны с измазанным пылью и кровью сиденьем, погнутым левым колесом.
– Почему ты говоришь во злобе? – спросил Хенчек. К нему присоединился Кантаб и полдюжины стариков-Мэнни, которых Эдди, из-за их одежды, иной раз называл Плащами. Как минимум двое из них возрастом значительно превосходили Хенчека, и Роланду вспомнились слова Розалиты: «Многие такие же старые, как Хенчек, один или двое слепы, как летучие мыши, и им придется подниматься по горной тропе в темноте». Сейчас, конечно, о темноте речь не шла, но он не знал, как некоторые из них сумеют добраться до самого крутого участка тропы, не говоря уже о том, чтобы подняться к пещере.
– Они принесли катящийся стул твоей женщины, чтобы почтить ее. И тебя. Так почему ты говоришь во злобе?
– Потому что мне хочется, чтобы он был целым, а не разбитым, и она сидела в нем, – ответил Эдди старику. – Ты это понимаешь, Хенчек?
– Злость