дочь в роддом хотя бы без шансов на замужество.
Молодого ученого Максима Дудинцева Ирина случайно подцепила то ли на какой-то конференции, то ли в библиотеке. Он явился не один, с сослуживцем. Сослуживец был по-своему симпатичным, но выглядел на эффектном фоне старшего товарища адъютантом его превосходительства. Подтолкнутый Максимом вперед, он покраснел и скромно представился:
– Андрей.
Скромность проистекала из того, что Андрей Порядин был младшим научным сотрудником в НИИ, где Дудинцев руководил отделом.
– Физик, лирик и бабник, – в такой последовательности весело отрекомендовал себя Максим и только после назвал имя. (Поэтом, между прочим, оказался слабеньким даже для физика, вот бабником…)
Ирина посмотрела на него, на Веру и визуально отдалилась в такую тень, откуда извлечь ее, очевидно, сумело бы дневное солнце, а рассеянный люстрой электрический свет не мог при всем желании. Вера и Дудинцев сияли вне всякого соперничества, прекрасно сознавая свою среди других избранность. Поэтому то, что м.н.с. Порядин сразу на Веру запал (дурацкое, кстати, словечко из ее молодости), почудилось ей досадным вокруг нее комариным жужжанием. Максим же возвышался над танцующей толпой почти на голову, и эта голова была великолепна. Снизу вверх толпа любовалась художественной бородкой, переходящей в изящные скобочки усов под крыльями орлиного носа, яркие глаза метали на девушек огненные стрелы, как в одном из сентиментальных романов. Правда, телосложение будущего светила науки несколько разочаровало Веру: мужественный силуэт неожиданно завершился кривоватыми ногами. Нервные, гибкие пальцы тоже не очень складно сочетались с мощью мускулистых рук. Такие пальцы называют музыкальными; такими, подумалось с уколом невнятного страха, душить легко… Словом, широкоплечий Максим напоминал бы невероятно рослого, чертовски обаятельного неандертальца, если б не лицо отборной мужской модели Homo sapiens… А может, Mephistopheles, о чем Вера подумала позже. Гораздо позже.
В танце фигура Максима преображалась, вкрадчивые скользящие движения делали ее почти грациозной. От него исходили горячие волны, ароматизированные дорогим лосьоном. В танго с Дудинцевым Вера с изумлением почувствовала, что невольно откликается на его эротические позывы. Опытные руки обнимали и ощупывали ее легко, осторожно, как тонкостенный, еще не обожженный в печи кувшин.
За столом Максим поднял рюмку со словами:
– Все то же солнце ходит надо мной, но и оно не блещет новизной!
Ирина радостно захлопала в ладоши, будто в жизни не слышала этого шекспировского сонета.
– «Изобрести» что-то свежее в поэзии после классиков невозможно, как и в изобразительном искусстве и в музыке, – прервал Максим ее рукоплескания. – Нашу жизнь ведет к новым знаниям только наука, чему мы получаем ежедневное подтверждение на грамм, на секунду, на метр – все с приставкой «микро», но невидимый масштаб работы неуклонно поднимает человечество «через тернии к звездам». Выпьем