её звать? Сам справлюсь. Кур я кормил. Кто виноват, что они такие прожорливые, всё лезут и лезут на улицу! Ты ведь ругаешься, когда много зерна сыплю! И двор мёл, только ветром снова нанесло мусор, да и листья нападали, – заворчал он, вытягивая из рыжей шевелюры соломинки.
Мать посмотрела на старую берёзу, растущую во дворе, и вздохнула: «спилить бы совершенно никчёмное дерево. Столько места занимает, а толку? Мусор один».
Но каждый раз, принимая решение, она брала пилу, подходила к берёзе, и каждый раз, будто какая-то неведомая сила тянула руку – потрогать, погладить шершавый ствол, прислониться щекой да завыть по-бабьи, выплакивая берёзке, как любимой подружке, своё женское – несбывшееся.
Она закрыла глаза, ощущая сквозь сомкнутые веки лёгкое движение воздуха, которое словно вытягивало из глубины глаз, копившуюся там годами, влагу. Тяжело вздохнула, отгоняя непрошеные мысли, поворчала то ли на дерево, то ли на сына и направилась в дом, на ходу бросив:
– Мети ещё раз! Нечего дудеть, тоже мне нашёл занятие. И всё твой отец! Сам в облаках витает и сынок туда же. Ох, и за что мне всё это?
Санька, подпрыгнув от радости, что снова остаётся один, схватил метлу, связанную из берёзовых прутьев, и начал собирать в кучу сухие листья, слушая, как они тихо шуршат. И снова зазвучала-запела в душе мелодия, рассказывая историю соединения родственных душ – хрупких листьев и тонких прутиков. И снова захотелось ему повторить эти волшебные звуки. Он даже остановился, и чуть было не направился на сеновал, где спрятал губную гармошку, но тут на крыльце появилась мать. Посмотрев из-под руки на сына, она нахмурилась: «Да что же за наказание? Вместо того чтобы подметать, опять стоит с открытым ртом, как ненормальный! Может, и правда свозить в город к врачу?»
Сколько раз она спорила с родителями, которые настойчиво советовали показать внука психиатру, но, наверное, придётся согласиться – никакие тумаки не помогают!
– Вечером накорми скотину, да не забудь налить всем воды! Я буду поздно, – сказала мать, в сердцах хлопая калиткой и направляясь в сторону остановки.
Ох, как же радовался Санька свободе! До самого вечера он будет один, некому ворчать и ругаться. А домашние дела – да их можно быстро переделать. И он с усердием замахал метлой, уже не прислушиваясь ни к каким звукам.
Вскоре мусор был сметён в кучу. Он по-хозяйски прикрыл его старым брезентом, чтобы не разлетелся, оглядел двор и остался доволен. На минутку заскочил на сеновал, взял припрятанную гармошку и помчался к реке на любимое место.
Когда Санька был совсем маленьким, отец привёл его на излучину реки, где на самом краю высоченной кручи росла ивушка. Спрятанная от чужих глаз густыми зарослями буйного кипрея да плетущегося разнотравья, оберегала одинокая красавица покой этого чудесного уголка.
Отец встал тогда на самом краю обрыва и поставил сына перед собой. Санька посмотрел вниз и сначала испугался, но, почувствовав на плечах надёжные руки, сразу успокоился.
Почти с высоты птичьего полёта открылась тогда ему необыкновенная