один поворот.
Потыкович осторожно перекатился на спину, каждый миг ожидая нож в затылок, а я по мере переворота уводила нож с темени на шею. Бок болел. Недавно получила в бока от Гарьки, теперь этот приложился.
– Медленно встаем.
Это я сказала «медленно встаем». На деле подскочила быстрее оленихи, поднятой волками, а вот Тишай вставал действительно медленно. Хватит на сегодня глупостей.
– Ослабь гашник.
Ослабил.
Скользнула ему за спину, молниеносно просунула руку с ножом за веревку и, прокрутив кисть один раз, затянула гашник петлей на запястье, при этом нож мертво уперся Потыковичу в спину.
– Ты один или все такие?
– Что?
– Спрашиваю, один любишь лошадок или отец с братьями тоже в деле?
– Один, – глухо бросил конокрад. – Их не тронь.
– Дурак ты, лошадник.
Мы подошли к стану Потыковичей, и я со всей дури пнула распорку, на которой держался тканый полог.
– Подъем! – заревела что было дурости. – Утро доброе, доброй ночи!
Как огурцы из бочонка, наружу посыпались гости-соседи, заспанные и немного хмельные. А кого бояться? Двух баб да старика?
– Что такое? Лихие напали?
Все четверо, на ходу оправляя рубахи, зевая, почесываясь, выкатились из-под полога. Кто-то из братьев раздул тлеющие угли.
– Да нашла тут одного, – выпростала руку из-за гашника и толкнула конокрада в руки отца и братьев.
В неверном свете кострищного огня лица всех четверых сделались ровно каменные. Старик так и вовсе поджал губы и свел брови на переносице. И только теперь, когда угроза миновала, я с отвращением отплевалась.
– Что опять учудил? – Потык с недоброй ухмылкой подошел к сыну. – Спрашиваю, что опять учудил?
Тишай кротко вздохнул и отвернулся.
– Лошади, – только и буркнул.
– Опять? – взревел отец и от души приложился карающей дланью к лицу сына. Голова лошадника только дернулась.
– Отец, я…
– Цыть, недоносок! – Кто-то из сыновей, как бы не сам Цыть, здоровенной ручищей так огладил брата, что незадачливый вор согнулся пополам и повис на кулаке старшего.
– Встань, бестолочь! – Потык за волосы вздернул непутевого отпрыска на ноги. – Всю душу вымотал! Уж сколько раз краснел из-за тебя на людях – украснелся весь! Обещал от земли отлучить – отлучу! И не посмотрю, что родной сын, – по миру пойдешь! Марш внутрь!
Здоровенный детина, кое-где и сам битый сединой, нырнул под полог, ровно нашкодивший отрок. Подозреваю, что отец и братья еще наддадут, когда вблизи не останется чужих глаз. Братья с самым свирепым видом друг за другом скользнули следом, старик задержался. Виновато посмотрел на меня, развел руками и поклонился в самый пояс. Я слегка кивнула. Ну до чего борода отвратна на вкус!
Немного времени прошло. Кто-то негромко кашлянул у входа в шалаш, и я вылезла.
– Уж ты прости меня, старика. – Потык топтался у входа и мял