Зайцы больше, и характер у них покруче.
– Все равно они зайки. У меня для тебя что-то есть. – Девочка выдвинула ящик стола; разбухший от влажности, он вывалился совсем, и она достала из него пачку исчерченных цветными карандашами листков. – Это паспорта. За границей они вам понадобятся.
– Кто тебе сказал, что мы собираемся за границу?
– Я так, на всякий случай их сделала. Их надо сложить пополам.
Свои паспорта она, как видно, срисовывала с настоящих официальных бумаг: вид у них был внушительный. Сложив листок пополам, Квентин увидел на обложке герб Филлори, а внутри – свой портрет с широкой улыбкой и золотой короной на голове. Задняя сторона обложки являла взору герб острова Дальний: пальму и бабочку. Девочка нарисовала такие всем, даже ленивцу, которым очень интересовалась заочно. Скучно ей, должно быть, без сверстников, вот она и выдумывает.
Квентин как единственный ребенок хорошо ее понимал. Его родители тоже были не из тех, кто подчиняет ребенку всю свою жизнь: они предоставляли ему большую свободу и не предъявляли особых требований. А когда с тебя ничего не требуют, тебе начинает казаться, что ты ни на что путное в общем и не способен – странно, да?
– Спасибо, Элинор. Ты очень-очень нам помогла. – Нагнувшись, он чмокнул ее в беленькую макушку.
– Это тебе за пирог, – застенчиво сказала она.
– Я так и понял.
Бедная крошка. Надо будет учредить в Белом Шпиле что-то вроде попечительства над детьми.
– Вот дождемся твою маму и отплывем.
– Это не обязательно.
Но он все-таки решил подождать. Весь день они слонялись по дому и рыбачили с пристани. Квентин еще раз попытался научить Элинор узнавать время по часовой пальме и опять получил отпор. Около четырех он велел Бенедикту отвести Элинор – вопреки ее энергичным протестам – в город и оставить с кем-нибудь понадежнее. Все остальные отправились на «Мунтжак», успевший пополнить запасы воды и провизии.
Час спустя вернулся и Бенедикт, утомленный, но торжествующий. Якорь подняли при появлении первых звезд. Игра окончена, корабль идет в Белый Шпиль.
Глава 6
Странная вещь приключилась с Джулией, когда она поняла, что ее работа по обществоведению – просто фальшивка. Прямо фокус-покус какой-то: была одна Джулия, и вдруг стало две, каждая со своей памятью. Первая, с нормальными воспоминаниями, продолжала вести нормальную жизнь: ходила в школу, делала уроки, играла на гобое. И переспала с Джеймсом, что давно собиралась сделать, но почему-то откладывала.
Вторая Джулия все это время росла в ней, как паразит или страшная опухоль. Первоначальная клетка сомнения делилась без передышки. Этой Джулии не было никакого дела до школы, гобоя и Джеймса. То, что Джеймс подтверждал историю первой Джулии – он помнил, как зашел к ней в библиотеку, – ровным счетом ничего не доказывало. Таинственные силы, дописавшие за нее эссе, и с Джеймсом заодно поработали, а он на это купился: второй Джеймс так и не появился на свет.
Беда Джулии была в том, что она всегда докапывалась