тот чуть кивнул: пускай, мол. Елена села на лавку у стены и замерла.
– Ты, отец, хотел мою историю послушать, – начал Варяг глухо. – Но ведь тебе и так про меня все известно. Так что рассказывать мне тебе нечего. Но если хочешь, я тебе расскажу, почему убили Нестеренко…
И Варяг стал рассказывать, не утаив от удивительного старика ничего из событий полугодичной давности – о его неожиданном аресте в Америке и заключении в американскую тюрьму, о приезде в Сан-Франциско Нестеренко, о перелете в Шереметьево, о побеге, о гибели Вики… Все, вплоть до страшного марш-броска под землей, лесной схватки с рысью и о неожиданной встрече в охотничьем домике с тремя незадачливыми бродягами…
Варяг, рассказывая, будто со стороны смотрел на все, что с ним произошло, и только теперь осознал, как нужно было ему выговориться, чтобы понять, где, на каком свете он находится, попытаться угадать, куда теперь поведет его сумасшедшая судьба. Он вдруг впервые по-настоящему ощутил, что остался совсем один, что все, кого он любил, либо мертвы, либо находятся неизвестно где. И понял, что с этого самого момента жизнь его начинается сначала, как это было уже не раз.
Закончив, он, сам потрясенный собственным рассказом, умолк. Дед тоже хранил молчание, и Елена, боясь пошевелиться, ждала, пока слезы, давно катящиеся по ее щекам, сами высохнут.
Стараясь разрядить возникшее напряжение, Платон кашлянул и спросил:
– Да так скажи мне, любезный, что же вообще происходит и кто же теперь без Егора направлять нас будет?
Варяг нахмурился.
– То, что обычно происходит в России в смутные времена, – круговерть вокруг трона. Стоит лишь царю-батюшке расчихаться, как уже придворная челядь бросается строить далеко идущие планы, а то и вовсе перекраивать страну по своей прихоти. Мы же с тобой, отец, Карамзина читали…
– Но ведь нынешний-то кремлевский… вроде здоров! – неуверенно вставил Платон.
Варяг усмехнулся:
– Да у него семь пятниц на неделе! Сегодня бодрячок, а завтра уже при смерти. Вот они и суетятся. А прошлой осенью такой шмон по всей России устроили, что до сих пор опомниться не можем. Решили всех наших людей повязать, перевербовать, а самых непокорных – угрохать. Помнишь, отец, путч девяносто третьего?
– Припоминаю.
– Вот тогда уже начали подкоп вести. А в прошлом году продолжили. Потому и меня сгноить решили в этой глуши, и подельников моих, и Егора Сергеевича.
Варяг осекся и взглянул на Елену. Она молча смотрела на него, в уголках рта пролегли две скорбные складочки. Девушка словно все понимала, хотя Варяг намеренно говорил околичностями, которые, как ему казалось, были понятны одному лишь Платону.
– Только поторопились они нас похоронить, – сдерживая прорывающуюся из горла злобу, продолжал Варяг. – Сделаем так, как должно быть по правде. Без Eгopa Сергеевича, конечно, трудно придется, но мы сумеем. Мне бы сейчас в общей ситуации разобраться. Я еще пока не в курсе всех дел. Вот вернусь – там видно будет. И чем скорее это произойдет, тем лучше. А потом у