он уже давно составил письмо на имя Бенкендорфа:
Не смею и не желаю взять на себя звание Историографа после незабвенного Карамзина; но могу со временем исполнить давнишнее мое желание написать Историю Петра Великого и его наследников до государя Петра III.
(«И смел, и желал», – решительно замечает Анна Ахматова.)
«А вот с Василием Андреевичем вовсе не расстанемся, все лето будем вместе, – ликовал про себя Александр, – что за радость!»
Не позднее 14 апреля Пушкин снова пишет П. А. Плетневу (из Москвы в Петербург):
Ради бога, найми мне фатерку – нас будет: мы двое, 3 или 4 человека да 3 бабы. Фатерка чем дешевле, тем, разумеется, лучше, но ведь 200 рублей лишних нас не разорят. Садика нам не будет нужно, ибо под боком будет у нас садище. А нужна кухня да сарай, вот и все. Ради Бога, скорее же! и тотчас давай нам и знать, что все-де готово и милости просим приезжать. А мы тебе как снег на голову <…>.
Вообще-то Александр Сергеевич прижимистым мужиком не слыл, однако… Да и то сказать. Попробуй, покрутись в свете с молодой женой на скромные доходы поэта! Истинно вам говорю. Впрочем, когда у поэтов доходы были высокие?
Глава 2. В дороге
Все, решительно все соответствовало празднику души. И майские солнечные деньки, безмятежно сопровождавшие их на всем пути от Москвы до Петербурга. Веселый, оживленный Московский тракт. Молодая, сочная листва берез и тополей вдоль дороги… Словом, несясь по землям Подмосковья, Александр радовался несказанно. Хоть и писал его друг Петр Плетнев: «Странно, что приближение весны, сияние солнца всегда наводило на него тоску», как-то не верилось в это сейчас. Слишком уж хороша была Наташа рядом, улыбчивая и тихая, ей так шла эта веселая погода с ясным солнышком. И Александру оттого было так славно на душе. Нет, сгустил краски друг Горацио-Плетнев, явно сгустил.
В дороге Пушкин вновь рассказывал жене о себе.
– Ты хотела услышать рассказ о моей няне? Изволь.
Александр Сергеевич уселся поудобнее, шире распахнул шторку окна кареты, чтобы лучше видеть открывающиеся на пути прекрасные виды, и продолжил:
– Родом Арина Родионовна из Кобрина, где хозяйничал дед мой Осип Абрамович. Но я тебе рассказывал эту историю, как бабка моя Марья Алексеевна судилась с дедом, да и отсудила у него Кобрино в качестве приданого. Но, вступив во владение имением, продала его в 1805 году и купила в верстах сорока от Москвы сельцо Захарово, а Арину Родионовну с двумя сыновьями и двумя дочерьми отпускала на волю еще в год моего рождения, только отказалась няня, осталась крепостной, верной семейству Пушкиных…
Пушкин замолчал, видно, вспоминая свою няню, и, хотя пауза была продолжительной, Наташа молча ждала.
– Мастерски сказки говорила. Песен много старинных пела нам… Все народные поверья были известны ей доподлинно, а уж пословицами и поговорками так и сыпала…
Александр грустно вздохнул: любя ее с детства, вполне оценил взрослым, во время ссылки, в Михайловском…
– Я тогда вернулся из