делать усилия, чтобы и любопытство своё удовлетворить, и не вызвать подозрения у индуса чрезмерным вниманием к воздуху рядом со мной.
Когда флерсы скрылись, Шон мрачнел с каждым мгновением, а потом вдруг извинился и бегом скрылся в домике. Мы с Митхом переглянулись
– Я схожу, посмотрю, – обеспокоенно сказала я.
Солнце садится и вот-вот коснётся горизонта…
Я вошла в двери и, не успев привыкнуть к полутьме, услышала сдавленный стон и ощутила вспышку алой силы инкуба, запахло корицей… Но вдруг всё исчезло, как будто что-то невидимое и мощное всосало всё в себя. Сила исчезла, запах тоже. Повисла гнетущая тишина.
– Шон… – тихо и испуганно позвала я.
Тяжёлый с присвистом вдох.
– Шон!
– Я в порядке, – он постарался это сказать обычным голосом.
Наконец, я увидела его в темноте, он, пошатываясь, поднимался с колен.
– Как же ты так… каждую ночь? – вырвалась вслух мысль.
– Да нормально, – он уже почти пришёл в себя, – туалеты есть везде. Можно запереться.
С языка рвалось: «О Шон, мне так жаль», но я понимала, что моя жалость его оскорбит. И ещё я где-то слышала, что жалость – это нетерпение сердца.
А я давно училась быть терпеливой.
– Пойдём, а то Митх…
– Да, леди, – он отряхнулся и, оглянувшись, схватил апельсины, как повод посещения домика. Мы вышли к Митху как ни в чём не бывало, у него хватило такта поддержать эту маленькую ложь.
Я отвела полусонного Пижму в оранжерею к флерсам, по пути к нам присоединился Тони.
– Есть в них что-то отвратительно беззащитное, – вдруг произнёс он, кивнув на флерса.
Я задумалась, не зная, что ответить.
– Есть. Но иногда, очень редко, такое полное отсутствие агрессии бывает мощным оружием.
– Аха. Только ему и тем беловолосым это оружие не сильно помогло, а?
– Жестокий ты, Тони.
– Какой есть, – нахмурившись, ответил он.
– Угу. Вот и они – какие есть.
– Эй, хозяйка, надеюсь, ты не будешь толкать всякую чушь про то, что я должен относиться к каждой козявке или мясцу с уважением? А?
Я остановилась, глядя ему в лицо.
– Конечно, нет, волк. С тебя вполне достаточного того, что я, твоя хозяйка, хорошо отношусь к флерсам, а значит, и ты будешь к ним хорошо относиться, а также к людям, которые мне дороги или полезны. Тебе всё ясно, волк?
– Да. Мне ясно, – он приблизил лицо, всматриваясь мне в глаза. – А ты будешь ко мне хорошо относиться? Ты поможешь мне, как помогаешь им? Полнолуние через две ночи.
– Я помню. И не смей сомневаться во мне.
– Пати, не играй в эти игры, – вдруг взорвался он. – Трахнуться нам надо! Переспать!
Тут и я завелась:
– Я не трахала тебя, когда спасала! Filii numinis – не просто долгоживущие ничтожества, как вы, мохнатые, думаете. Мы можем управлять силой осмысленно, осознанно, а не только инстинктивно, как вы, сотворённые!
ТиГрей схватил с земли