честно признался он.
– Вот и хорошо, – сказала Сьюзен; она подошла и сняла нитку с полосатой футболки Эндрю.
Взглянув на отца, Эндрю спросил:
– Пап, а когда у меня будет велик?
– Скоро, сынок, – улыбнулся Дейви.
– Ты говорил, что когда пойду в школу, – сказал Эндрю по-детски искренне, и во взгляде больших карих глаз почувствовался упрек, но помягче, чем у Сьюзен.
– Так и есть, дружок, – признал Дейви, – и осталось совсем недолго.
«Велосипед? Откуда это у него деньги на чертов велосипед?» – думала Сьюзен Гэллоуэй и подрагивала, как от холода, стоя под ослепительным жарким летним солнцем, безжалостно бьющим в широкое окно.
Терри Лоусон
Первый день в школе
Маленькие Терри и Ивон Лоусон сидели за деревянным столом в «Лощине», на огражденном бетонными стенами пространстве, которое называлось пивным садиком, пили сок и хрумкали картофель. Они смотрели за ограду, где возле крутого берега искусственного водоема Воды Лейта копошились утки. Через несколько секунд трепет и восхищение сменила скука; сколько можно смотреть на уток, а Терри было о чем подумать. Сегодня у него был первый день в школе, и ему там не понравилось. Ивон пойдет в школу на следующий год. Терри сказал ей, что ничего хорошего там нет и что он даже напугался, но теперь они были с мамой, и папа тоже был с ними, теперь все было в порядке.
Мама с папой разговаривали, и дети понимали, что мама сердится. Они слышали, как она спросила:
– И что это ты должен мне сказать?
Терри посмотрел на папу, тот улыбнулся, подмигнул ему и только потом повернулся к матери и спокойным тоном произнес:
– Не при детях.
– Не притворяйся, будто тебе не все равно, – усмехнулась Элис Лоусон. Голос ее неуклонно и неумолимо звучал все громче, как мотор самолета на взлете. – Тебе б избавиться от них поскорее! Нечего притворяться!
Генри Лоусон огляделся, не слышал ли кто. Парочка старых, не в меру любопытных пердунов уставилась, да он так зыркнул, что те потупились. Назойливые уроды, суют свой нос, куда не следует. Он снова заговорил напряженным шепотом, сквозь зубы:
– Я тебе уже говорил, без опеки они не останутся. Сколько, бля, тебе повторять. Мои, блядь, дети, – рявкнул он, и на его шее проступили жилы.
Генри знал, что Элис всегда хотелось верить в лучшее в людях. Он прикинул, что, подпустив толику сдерживаемого возмущения, толику оскорбленной добродетели, он сможет придать своему голосу тон, который даст понять, что помыслить, будто он (несмотря на все промахи, которые и сам готов признать) готов оставить своих детей без опеки, – это уже наглость, переходящая все границы, даже принимая во внимание эмоциональный накал, сопровождающий разрыв их отношений. На самом деле именно подобные обвинения и заставили его пасть в объятия Полы Маккей, незамужней женщины из Лейта.
Пола, милая девушка, чьи неоспоримые достоинства и высокая добродетель многократно ставились под сомнение озлобленной Элис. Не была ли Пола единственной сиделкой своему отцу Джорджу,