скво от вечного солнца, и я набрала вес.
– Послушай, куколка: мы – старухи. Теперь значение имеет только та женщина, что внутри.
– Ну, ту женщину, что внутри меня, обволакивает слишком много той, что остается снаружи. И мое бедное тело все время терзают приступы боли – то там, то тут.
– Звучит весьма с-с-соблазнительно, – сказала Джейн. Ее «с-с-с» было по-прежнему шипучим. – Приезжай к нам на восток. Я знаю замечательные ванны и акупунктуру, которые позволяют сбросить несколько лет. Чем большую боль ты ощущаешь, когда в тебя загоняют иголки, тем лучше ты себя чувствуешь, лежа на столе у врача. Я иногда прямо так и засыпаю, ощетинившаяся, как дикобраз.
Джейн Болячка в своем репертуаре, подумала Александра, улыбаясь старой подруге в трубку, и сказала:
– Я теперь тоже вдова. В июле будет два года. Его звали Джим. Вы, кажется, виделись несколько раз, еще в Иствике.
– А как ж-ж-же. Мы встречались, ближе к концу, после того как жалкий фарс Даррила распался на куски. Джим Как-его-там. Я его ненавидела, потому что он отнимал тебя у нас-с-с. Что касается моего «чудесного» мужа, то да, можно и так сказать. Это была сделка. Он многое давал мне, а я – ему. Он мне деньги, я ему – эрекцию. С ним требовалось особое обращение. Его возбуждали только определенные вещи. Причудливые вещи. – Хриплый едкий голос звучал на грани то ли возмущения, то ли слез. – А, дерьмо все это, с-с-сладкая моя, – сказала она, захлопывая дверь в этот чулан. – Все это отработано.
Александра попыталась представить себе эту «работу» – вообразить интимные подробности, имевшие место по ту сторону верхней площадки темной лестницы.
– Для нас тоже все уже «отработано», – заметила она. – Я любила Джима. – Она сделала паузу, ожидая отклика Джейн Тинкер на эту рутинную манифестацию чувств, но тщетно, так что оставалось лишь с вызовом добавить: – Думаю, и он любил меня. Ну, настолько, насколько способен любить мужчина. Когда они любят, они чувствуют себя беспомощными.
В ответ на это Джейн, с присущей ей пугающей способностью менять направление разговора, пустилась в двусмысленную и, не исключено, язвительную лесть:
– Лекса, тебя невозможно не любить. Ты такая открытая. Ты – орудие Природы.
– Не уверена, что я по-прежнему люблю Природу. Она слишком жестока. Что же до невозможности не любить меня, то, думаю, мои дети легко преодолевают эту трудность. – Она вспомнила о непроницаемом мистере Макхью из прошлогодней канадской поездки, но не упомянула его. Такая доверительность требовала физического нахождения вблизи Джейн, они должны сидеть друг против друга, касаясь коленями маленького столика с напитками и закусками. – А как твои поживают? – поинтересовалась она.
– О, выж-ж-живают, я бы сказала, в разных местах, – ответила Джейн. – Все четверо, кто-то здесь, кто-то там, я даже уже толком не могу уследить, кто где именно, как и запомнить дни рождения внуков. Я никогда не верила, что они смогут каким-то образом выж-ж-жить. Не могла представить себе их управляющимися с работой, с домом, с незнакомцами