о своей исключительной роли в убийстве больше всех. И при этом наговорил столько всего, что верить его басням могли разве что пионеры. Приструнить дурака Органы могли. Но не стали. Решили: путь это и будет его ролью. Пусть мелет, что хочет, все равно ни один здравомыслящий человек не примет его болтовню всерьез. И это так. Свидетельства всех без исключения участников расстрела содержат как истину, так и преднамеренную ложь. Но если в свидетельствах Юровского, Кудрина и прочих ложь вкраплена, то в воспоминаниях Ермакова правда – как крупицы золота в никчемном песке. Но она, правда, там все равно есть. Только искать ее труднее.
Оставаться совершенно спокойными в той ситуации обреченные не могли. Но они могли не показывать свою обеспокоенность, свое волнение, свою тревогу. В это время они были заняты очень серьезным, жизненно важным для них делом: они ловили взгляды своих тюремщиков, прислушивались к фразам, которыми те перебрасывались, старались понять малейшие нюансы их поведения. Потому что они не могли не стремиться к тому, чтобы получить подтверждение худших своих опасений или увериться, что сегодня, сейчас худшее им еще не грозит.
Нет, не были они спокойны. Они давно знали, что их могут убить. Это понимали не только Николай Александрович и Александра Федоровна. Это понимали девушки. Об этом свидетельствует найденное в книге Ольги Николаевны стихотворение «Молитва»:
И у преддверия могилы
Вдохни в уста Твоих рабов
Нечеловеческие силы
Молиться кротко за врагов.
Об этом же, о грядущей смерти от рук своих тюремщиков, писал в одном из последних писем Боткин: «Я уже умер. Но еще не похоронен».
Но одно дело понимать: нам отсюда не выбраться живыми, они все равно нас убьют, и совсем другое осознать, что час настал: ЭТО СЛУЧИТСЯ СЕЙЧАС.
Они смотрят на убийц настороженно. А сердца уже трепещут. И в груди каждого поселился холодок. И у каждого – одна и та же мысль: неужели сейчас меня убьют? Они перебрасываются короткими тревожными фразами. Наверное, это делали только девушки.
Алексей молчал. Он уже был маленьким, но настоящим мужчиной. Он уже понимал, что значит быть Наследником, и прекрасно умел вести себя как будущий Император. Известен случай, как он вошел в кабинет отца (тогда еще императора), который слушал доклад одного из чиновников. Чиновник докладывал сидя. Не прерывая доклад, он протянул Алексею Николаевичу руку. Алексей Николаевич не подал руку в ответ, а остановился перед чиновником, глядя ему в лицо. Тот смутился. Некоторое время он сидел, потом поднялся на ноги. И только после этого Алексей Николаевич поздоровался с ним. Когда мальчик вышел из кабинета, Николай Александрович сказал: «С ним вам будет труднее, чем со мной».
Такой мальчик по возрасту, но уже взрослый и сильный характером мужчина по сути своей не мог позволить себе проявить слабость перед глазами отца, матери, сестер, слуг и этой черни, что стояла перед ним.
Слуги тоже молчали. А вот девушки могли