корабля и поручил перечесть все погруженные припасы.
Захватив с собой матроса с фонарём, спустился Ильин в трюм. В лицо сразу же пахнуло затхлостью. В углах возились крысы.
– А ну-ка, подсвети! – Мичман с трудом пробирался среди завалов провизии.
Шедший сзади служитель поднял над головой фонарь. Серые твари разом смолкли, шмыгнув в стороны. Но ушлый матрос, изловчившись, все же пнул одну из них вдогонку. Здоровенная крыса с облезлым хвостом, взвизгнув, отлетела далеко в сторону и исчезла во тьме.
– Эка сволочь, – пробурчал матрос, почесывая босую ногу, – все же, подлая, грызанула!
– Свети ближе! – Ильин принялся пересчитывать провизию.
Слева от прохода громоздились тяжелые кули с овсяными крупами.
– Всего сто двадцать один пуд, – записал он, капая чернилами.
Далее шли дубовые бочки, перехваченные обручами, – там солонина. Рядом соль и масло, но уже в бочках дерева соснового. За ними внавалку гора пятипудовых мешков, в них мука, ржаные и пеклеванные сухари. Подле борта бочонки с красным вином, уксусом и сбитнем.
Из интрюма перешли в каюту шкиперскую. Там Ильин подсчитал сало и парусину, брезент и кожи. Оттуда сразу в крюйт-камеру.
Крюйт-камера на «Громе», как и на других небольших судах, была одна и располагалась в кормовой части, недалеко от камбуза.
У тяжелой дубовой двери сдал мичман часовому ключи, отстегнул шпагу и снял башмаки. Сопровождающий его констапель вставил в особый фонарь сальную свечу, дно фонаря залил водой и, не торопясь, отпер дверь. В середине крюйт-камеры помещался обитый свинцом бассейн, туда перед боем ссыпали порох для набивки картузов. Вдоль стен на решетчатых полках были расставлены бочки с порохом и пороховой мякотью, разложены картузы, кокоры, фальшфееры и прочие артиллерийские снаряжения. Меж ними ящики с углем от сырости.
Покончив с крюйт-камерой, доложил Ильин капитану:
– Порох сухой и готов к действу. В каморе порядок добрый.
– Ну и ладно, – отвечал Перепечин, таким докладом довольный, – пора нам и откушать, чем Бог послал.
В тот день по приглашению офицеров капитан обедал в кают-компании. Похлебав супца и отодвинув в сторону оловянную тарелку, Ильин обратился к Перепечину:
– Дозволено ли нам, Иван Михайлович, жалование будет женам частично оставлять?
– Намедни флаг-капитан обещал таковой ордер на подпись адмиралу изготовить. Кстати, жена твоя ноне где обитает?
– Да здесь, в Кронштадте.
– Тогда съезжай сегодня с обеда домой, боле времени не будет!
Но отбыть днем на берег Ильину так и не удалось. Навезли баржами гаубичных и мортирных бомб, погрузкой которых он и занимался. Каждую обмерял, сходны ли диаметры бомбовые с калибрами мортирными. За отсутствием свободных помещений велел раскладывать бомбы в сбитые из досок ящики, которые матросы ловко крепили прямо к палубе между грот- и фор-люками…
Шлюпкой Дмитрий добрался на Кронштадтскую набережную