Документ рассекречен. Теперь будете считать меня национал-предателем, раз я сказал о Сталине что-то плохое?
– Почему Сталин не поверил своей разведке [трудно поверить взаимопротиворечивым сведениям. – Авт.]? Доверял пакту о ненападении?
– Он просто не мог себе представить, что Германия после поражения в Первой мировой снова решится воевать на два фронта [в тот момент второго фронта не было: Германия и Британия сражались лишь на морях, а сухопутные столкновения шли разве что в Северной Африке, причём против Британии воевали в основном итальянские войска при содействии ничтожно малой части вооружённых сил Германии. – Авт.). Так что война, думаю, была внезапной прежде всего для товарища Сталина. Лично для него она стала катастрофой [не стала: в первые же часы войны и сам Джугашвили, и всё государственное руководство работали чётко и грамотно, насколько это было вообще возможно на основе имеющихся к тому моменту разрозненных и противоречивых сведений. – Авт.). А когда 28 июня пал Минск, у Сталина наступила полная прострация [в баснях дедушки Никиты вообще рассказано, что в первые же часы войны кррррровавый тиррррран™ забился на свою дачу и неделю оттуда не высовывался; впоследствии, когда стали известны данные об активной работе Иосифа Виссарионовича Джугашвили и его сотрудниках в первую неделю войны, пришлось подкорректировать фантазию. – Авт.).
– А это откуда известно?
– Есть журнал посетителей кремлевского кабинета Сталина, где отмечено, что нет вождя в Кремле день, нет второй, то есть 28 июня [до 28-го включительно он был в своём кабинете ежедневно; только 29-го действительно был не в Кремле, а в Генеральном штабе; сохранились сведения о разносе, учинённом им начальнику генштаба Жукову за утрату связи с войсками и отсутствие цельной картины событий. – Авт.). Сталин, как это стало известно из воспоминаний Никиты Хрущёва, Анастаса Микояна [доверять Никите Сергеевичу и его верному подельнику Анастасу Ованесовичу можно с тем же основанием, что и братьям Гримм; достаточно заметить, что их утверждения в данном случае расходятся с опубликованным в 1990-м году журналом посещений кремлёвского кабинета Джугашвили. – Авт.), а также управляющего делами Совнаркома Чадаева (потом – Государственного комитета обороны), находился на «ближней даче», но связаться с ним было невозможно [он скорее всего не позволил тем, кто дежурил у телефона специальной связи, отвлекать его от текущей работы: за два дня на даче он разработал (и потом, по своему обычаю, попросил одного из коллег озвучить) систему централизации управления страной – Государственный комитет обороны – и набросал первый вариант речи, произнесённой 1941.07.03 и вошедшей в историю под названием «Братья и сестры» – именно «сЕстры», в церковнославянском произношении. – Авт.). Никто не мог понять, что происходит. И тогда ближайшие соратники – Клим Ворошилов, Маленков, Булганин – решаются на совершенно чрезвычайный шаг: ехать на «ближнюю дачу», чего категорически нельзя было делать без