отметил Модесто.
Потом огляделся вокруг, изумленный, ведь неразумно было ей приезжать одной, и тем не менее нигде в обозримом пространстве не было ни души.
– Меня высадили в начале аллеи, – сказала я, – мне хотелось спокойно пройтись пешком. – И я поставила чемодан на землю.
Мне, как и было оговорено ранее, исполнилось восемнадцать лет.
– Я бы нисколько не постеснялась появиться на пляже голой, – высказывалась тем временем Мать, – если учесть мою всегдашнюю склонность к горам, – (многие из ее силлогизмов были воистину неразрешимыми). – Я могла бы назвать с десяток человек, – продолжала она, – которых видела голыми, я уж и не говорю о детях или умирающих стариках, которых тем не менее в глубине души тоже отчасти понимаю.
Она прервалась, когда Юная Невеста вошла в залу, и не столько потому, что вошла Юная Невеста, сколько потому, что ее появление предварило тревожное покашливание Модесто. Я, кажется, не упомянул, что за пятьдесят девять лет службы старик довел до совершенства горловую систему сообщения, и звуки, ее составляющие, все в семействе научились распознавать, словно знаки клинописи. Не прибегая к насильственности слов, покашливание – в редких случаях два подряд, когда требовалось выразить нечто особо связное, – прибавлялось к его жестам как суффикс, проясняющий смысл. Например, он не подавал к столу ни одного блюда, не сопроводив его точно выверенными колебаниями гортани, которым доверял свое собственное, сугубо личное мнение. В этих особых обстоятельствах он представил Юную Невесту свистом, едва намеченным, будто звучащим в отдалении. Все знали, что так он призывает к весьма высокому уровню бдительности, и по этой причине Мать прервала речь, чего она обычно не делала, ибо при нормальном положении вещей объявить ей о приходе гостя было все равно что налить воды в бокал, – она со временем эту воду спокойно выпьет. Итак, она прервала речь и повернулась к вновь прибывшей. Отметила ее незрелый возраст и заученным тоном светской дамы воскликнула:
– Милая!
Она не имела ни малейшего понятия о том, кто пришел.
Потом в ее мозгу, традиционно неупорядоченном, должно быть, сработала какая-то пружина, потому что она осведомилась:
– Какой сейчас месяц?
Кто-то ответил: «Май»; возможно, Аптекарь, которого шампанское наделило необычайной проницательностью.
Тогда Мать снова повторила: «Милая!» – на этот раз осознавая, что она говорит.
Невероятно, как скоро в этом году наступил май, подумала она.
Юная Невеста слегка поклонилась.
Они об этом позабыли, только и всего. Сговор состоялся, но уже так давно, что совсем выпал из памяти. Из чего не следовало, будто они передумали: это было бы в любом случае слишком утомительно. Решение, единожды принятое, никогда не менялось в этом доме по очевидным причинам экономии чувств. Просто время пролетело с быстротой, которую им не было нужды отмечать особо, и вот Юная Невеста явилась, вероятно, чтобы осуществить то, что давно было оговорено и всеми одобрено официально: а именно