Полицейский с сожалением посмотрел на бездыханного Джонни Кидса, тело которого по-прежнему лежало на полу, перегородив весь коридор, рот был широко открыт, а остекленевшие глаза смотрели в потолок, а может быть, в вечность.
– А этот что? – так же сдержанно и сурово поинтересовался Томас Ховански, вскинув глаза на заключенного Игнатова, которому уже нацепили на запястья наручники.
– Мулаты сами все затеяли, – продолжал начальник охраны, – но русский оказался проворнее. Одному свернул челюсть, другому сломал руку, а третий наверняка теперь останется без яиц.
– Этих двоих отвести в госпиталь… иначе и они сдохнут до суда. А русского и этого третьего рассадить по одиночным камерам. Труп в морг! На медэкспертизу.
Два надзирателя принесли носилки, на которых лежал широкий зеленый мешок. Брезгливо, стараясь не запачкаться кровью, положили покойника на прорезиненную поверхность и упаковали его с головой, затянув «молнию» на самом затылке.
Подталкиваемый надзирателем, Варяг двинулся по коридору. Вдруг, что-то почувствовав, он резко обернулся и сразу наткнулся глазами на острый как бритва взгляд невысокого худощавого азиата Стива, который тут же отвернулся, сделав вид, что вовсе не интересуется русским.
Глава 10
Я тебя удавлю!
День был безнадежно испорчен. Каким-то образом журналисты сумели пронюхать об убийстве в исправительном центре, и вечерние газеты запестрели заголовками: «Очередное побоище в здании тюрьмы», «Куда смотрит суд?!», «Есть ли в тюрьме демократия?».
По ночному каналу был дан сюжет у здания исправительной тюрьмы, в котором бойкий репортер рассказывал о подробностях драки. Описание было настолько точным, как будто бы он вместе с Томасом следил за всем происходящим на мониторе. Увеличенным планом оператор показал этаж, на котором размещалась столовая, и в заключение добавил:
– До каких же пор будет продолжаться насилие в исправительном центре? А может, тюремная администрация решила взять на себя и роль судей?
Томас Ховански в раздражении выключил телевизор. Состоявшийся репортаж был могильной плитой на его дальнейшей карьере. Все его честолюбивые помыслы в одночасье сумел разрушить безусый юнец, который едва выпрыгнул из стен колледжа. Как объяснить теперь изысканной аудитории, что он заведует не пансионом для престарелых, а исправительным центром, а в тюрьме случается, что заключенные не только бьют друг другу рожи, но еще и убивают.
Ховански надеялся, что когда-нибудь его старания будут замечены и по достоинству отмечены и он сумеет сделать карьеру, а то и перебраться в Вашингтон и заняться политикой, но после этого репортажа стало ясно, что его исправительный центр автоматически попадает в число худших. А на всевозможных совещаниях более удачливые коллеги будут тыкать ему в спину пальцами. Отныне его участь – киснуть в четырех стенах до самой пенсии.
От нахлынувших размышлений сделалось невыносимо, и Ховански позвонил Фрэнки:
– Слушаю, – безрадостно отозвался