искали дорогу обратно, на солнце, юноша, исполненный изумления, заметил:
– Ваши объяснения, брат Лютгер, способны представить цветочный луг в другом свете. Расскажите мне больше о растениях и их свойствах!
Черный монах усмехнулся и сунул руки в рукава своей сутаны. Достигнув места, где свет и тени встречались на клумбах, Лютгер остановился и смиренно произнес:
– И от меня многое сокрыто из того, что касается жизни растений. Я не изучал природу и рассматриваю это как ошибку. Но, тем не менее, я достиг понимания, что учение о природе по значению превосходит геометрию. Природа – творение Господа, геометрия – труд человека, причем нередко сбивающий нас с толку. Когда Бог творил человека по своему образу, он, к счастью, отложил геометрию в сторону…
– Благодарение Богу, – ухмыльнулся Леберехт. – Как подумаю о статуях в соборе… – Он вдруг запнулся и спросил: – Или я не должен был этого говорить?
– Я преклоняюсь перед скульптором, который создал их, ведь они – отражение Божье. Одни только дураки и больные духом люди требуют их разрушения. – И в то время как взгляд юноши скользил по сверкающему морю цветов, Лютгер поучительно произнес: – Ты должен быть слепым, чтобы любить; но зрячим, чтобы верить.
Когда они достигли того места в саду, где крутая лестница от кладбища вела вниз, и Леберехт уже собирался раскланяться, снизу к ним поднялся другой монах. Это был брат Андреас, маленький, но весьма тучный, заведовавший скрипторием и библиотекой. Что его выделяло среди всех других монахов, так это то, что он каждый раз выбирался на эту должность и считался умнейшим во всем монастыре. Откуда у него такая значительная тучность, было для всех такой же загадкой, как и число «666» в «Откровении» Иоанна. Ведь Андреас ел не больше, чем все остальные монахи, что можно было легко заметить во время безмолвных трапез в рефектории; он отказался даже от темного пива, которое помогало братьям выдерживать сорокадневный пост, и пил в это время воду.
Об этой примечательной особенности Леберехт узнал чуть позже, но каждому чужаку сразу бросалось в глаза нечто другое: Андреас, как только кто-нибудь произносил слово, подходил к говорящему и следил за движением его губ.
– Брат Андреас глухонемой, – объяснил Лютгер своему гостю, – поэтому он все время делает такое серьезное лицо. Лишь самые старшие из нас могут припомнить, что он когда-то смеялся. Но это было до того, как Бог уготовил ему это тяжелое испытание. Однажды утром его нашли в библиотеке без сознания. С тех пор он лишен двух из своих чувств.
– Как бы мне хотелось бросить взгляд на библиотеку, – сказал Леберехт, и его глаза загорелись. – Или чужим запрещено переступать порог этого помещения?
– Нет, – ответил Лютгер. – Твой отец проводил там дни и ночи, и никто не возражал. Книги писались не для монахов, но для всех людей, насколько они их понимают. Однако же с этим вопросом тебе лучше обратиться к брату Андреасу.
Помедлив, Леберехт подошел