Человек-амфибия. Ариэль. Остров погибших кораблей. Голова профессора Доуэля (сборник)
подул этот ветер? Не со стороны ли кафедрального собора?
И профессор Сальватор посмотрел на епископа.
– Вы сами создали процесс, в котором невидимо присутствуют на стороне обвинения господь бог в качестве потерпевшего, а на скамье подсудимых – вместе со мной Чарлз Дарвин в качестве обвиняемого. Может быть, я огорчу еще раз некоторых сидящих в этом зале своими словами, но я продолжаю утверждать, что организм животных и даже человека не совершенен и требует исправления. Я надеюсь, что находящийся в этом зале настоятель кафедрального собора епископ Хуан де Гарсилассо подтвердит это.
Эти слова вызвали удивление всего зала.
– В пятнадцатом году, незадолго до моего отъезда на фронт, – продолжал Сальватор, – мне пришлось внести маленькое исправление в организм уважаемого епископа – вырезать ему аппендикс, этот ненужный и вредный придаток слепой кишки. Лежа на операционном столе, мой духовный пациент, помнится, не возражал против того извращения образа и подобия божия, которое я произвел своим ножом, вырезая частицу епископского тела. Разве этого не было? – спросил Сальватор, глядя в упор на епископа.
Хуан де Гарсилассо сидел неподвижно. Только бледные щеки его чуть-чуть порозовели и слегка дрожали тонкие пальцы.
– И не было ли другого случая, в то время, когда я еще занимался частной практикой и производил операции омолаживания? Не обращался ли ко мне с просьбой омолодить его почтенный прокурор сеньор Аугусто де…
При этих словах прокурор хотел было запротестовать, но слова его были заглушены смехом публики.
– Я прошу вас не отвлекаться, – сурово сказал председатель.
– Эта просьба была бы гораздо уместнее в отношении самого суда, – ответил Сальватор. – Не я, а суд так поставил вопрос. Разве кое-кого здесь не испугала мысль, что все присутствующие здесь – вчерашние обезьяны или даже рыбы, получившие возможность говорить и слушать, так как их жаберные дуги превратились в органы речи и слуха? Ну, если не обезьяны, не рыбы, то их потомки. – И, обращаясь к прокурору, проявлявшему признаки нетерпения, Сальватор сказал: – Успокойтесь! Я не собираюсь здесь с кем-либо спорить или читать лекции по теории эволюции. – И, сделав паузу, Сальватор сказал: – Беда не в том, что человек произошел от животного, а в том, что он не перестал быть животным… Грубым, злым, неразумным. Мой ученый коллега напрасно пугал вас. Он мог бы не говорить о развитии зародыша. Я не прибегал ни к воздействию на зародыш, ни к скрещиваю животных. Я – хирург. Моим единственным орудием был нож. И как хирургу мне приходилось помогать людям, лечить их. Оперируя больных, я должен был часто производить пересадку тканей, органов, желез. Чтобы усовершенствовать этот метод, я занялся опытами пересадки тканей у животных.
Подолгу наблюдал я оперированных животных у себя в лаборатории, стремясь выяснить, изучить, что происходит с органами, перенесенными на новое, иногда необычное даже место. Когда мои наблюдения кончались, животное переселялось в сад. Так создался у меня этот сад-музей. Особенно