Рома, зайдя в предбанник.
– Балдеем, – кивнул Бруевич.
– Мы уже потрахались, – незатейливо проинформировала Наташка. – А где Нинка?
– За пивом услал. А у меня чего-то машина барахлит.
– Какая? – хмыкнул Бруевич.
– Та, что на колесах. А ты что подумал? С этим все ништяк.
– Это радует, Рома...
– Полезу под железяку, – вздохнул хозяин фазенды.
– И охота? – удивился Бруевич.
– Завтра не заведется. – Ромка вышел. Дверь со скрипом закрылась. И Бруевич снова расслабился под сильными пальчиками массажистки...
Так бы лежал и лежал... Хорошо... Но хорошо не бывает долго.
Затренькал мобильник.
– Кто там? – растягивая слова, произнес он.
– Это Панин.
– Здорово. – Бруевич закряхтел, как старый дед, и приподнялся на лавке, по ходу легонько шлепнув Наташку по округлому заду. – Палыч, если бы ты только знал, от чего меня отрываешь...
– Плохи дела, Алешенька.
– Что случилось? – встревожился Бруевич, вдруг поняв, что голос у третьего члена их научной группы доктора математических наук Панина потерянный.
– Галустян...
– Что Галустян?
– Он умер.
– В смысле?
– Он умер. Погиб. Покончил жизнь самоубийством. Наглотался снотворных таблеток. Достаточно?
– Так, Палыч. Успокойся и не кипятись... Ерунда какая-то. Как Галустян мог покончить жизнь самоубийством? Сейчас, когда все на мази?
– У него спроси! – По голосу Панина ощущалось, что в его душе трепетала, как птица в клетке, пытавшаяся вырваться на простор истерика.
– Так... Успокойся... Успокойся, – как заклинание повторял Бруевич. В предбаннике было жарко. Но в груди возник сквознячок. Холодный такой сквознячок, от которого замерзает сердце. – Я сейчас собираюсь и еду... И мы что-нибудь придумаем.
– Что мы можем придумать?
– Так. Успокойся, – то ли себе, то ли собеседнику сказал Бруевич. Дал отбой. И присел на лавке, замерев и тупо уставившись в дощатую стену, на которой был зачем-то накрепко прибит барометр.
Девушка настороженно погладила его по плечу.
– Ну, котик, чего случилось?
Он не ответил.
– Чего киснешь, красавец?.. Ох, какой хмурый. Сейчас мы тебя успокоим. – Она потерлась голой грудью о его плечо.
– Извини... У меня... У меня друг умер.
– Как умер?
– Отравился... Или отравили...
– Отравили?! – изумленно ставилась на него девушка.
– Да... Но это начало. Всех нас перебьют... Я как чувствовал...
Он начал одеваться.
– Надо ехать... Надо...
Девушка смотрела на него, как на психа...
– Извини, крошка, – застегнув рубашку, кинул он ей. – Пока.
Он вышел из бани, согнувшись от удара мокрого снега. С утра зарядил этот снег, будь он неладен. И тучи – низкие, давящие. Куда подевалось вчерашнее солнце?
– Люблю огонь, – сидящий на корточках