и большим гербом:
Мама, едва увидев, отшатнулась, мелодраматически закрыла лицо руками, словно перед ней возник, самое меньшее, фамильный призрак.
– Дорогая! – тотчас бросился к ней папа. – Фанни, милочка, помогите хозяйке!
Общими усилиями маму усадили в кресло, дали нюхательных солей.
Молли осталась стоять, вертя в руках злосчастный конверт.
– Ох, ох, ох, – стенала мама; теперь она прижимала ладонь тыльной стороной ко лбу, похожая на героиню трагической оперы, – что же теперь будет, что будет?!..
– Ничего не будет, миссис Анна, – вдруг твёрдо и решительно сказала Фанни. – Вот, выпейте, миссис. Всё хорошо. Мисс Молли вернулась. Особый Департамент не имеет к ней претензий. Надо жить дальше, и вам, миссис Анна, и вам тоже, мистер Джон!..
– Да как же… но что же… – Мама закатывала глаза.
– Да ничего ж, миссис Анна, – пожала плечами Фанни. – Спросите наконец у мисс Молли, что с ней случилось за эти месяцы, а то ж никто и не заговорил с ней толком! Как язык у вас отморозило, миссис Анна, да простятся мне эти слова! – Фанни упёрла руки в боки, грозно воззрившись на несчастную маму. – А вы, мистер Джон? Дочь вернулась, вы перед этим Спенсером не спасовали, со скованными руками стоя, – а теперь молчите?!
Мама только глядела на развоевавшуюся Фанни широко открытыми глазами и, казалось Молли, тихонько икала. Папа смущённо потупился, принявшись лихорадочно протирать свой многолинзовый монокль.
– Фанни, милочка… мы думали… мы полагали… что не стоит беспокоить нашу дочь требованиями… донимать её расспросами…
– Ваша дочь, мистер Джон, уж простите меня за прямоту, – нацелилась половником прямо в него Фанни, – вернулась из-за края мира, куда доселе вообще мало кто попадал. А она не только попала – она вернулась! А вы, мистер Джон?!. Смотрите на неё, ровно это неведома зверушка!
Мама продолжала несколько театрально стонать, папа яростно полировал монокль, не глядя ни на Молли, ни на Фанни. Один Билли стоял разинув рот и глазея то на родителей, то на сестру, то на служанку.
– Мама, папа, – вдруг заговорила Молли. – Я убежала… сама. Убежала, потому что думала – у меня… магия. И я погублю вас всех. Слушайте, что было дальше…
Она говорила и говорила. Вспоминала тоннели под Норд-Йорком, бронированную громаду «Геркулеса» в скрещении лучей прожекторов, исполинский эллинг, мисс Барбару Уоллес и мистера Реджинальда Картрайта, старшего боцмана и старшего офицера бронепоезда, свой путь к сражающемуся Горному Корпусу, бой «Геркулеса», мчащуюся прямо навстречу залпам Седую, медведицу, которую не брали ни пули, ни снаряды; охваченную огнём фигуру, что прожгла собой броневые плиты, обратив половину бронепоезда в месиво изглоданного пламенем металлолома; вспоминала волка и медведя, зверей, которых изменила – почти до разумности – магия народа Rooskies, что вытащили её прочь из боя.
Молли говорила почти чистую правду. Почти.
Мама слушала, приложив ладони к щекам, с расширенными глазами, и