ее прозрачный контур, словно изнутри обрисовывая тело. А потом с последним облачком дыма оно, это тело, медленно таяло в темноте. Чертовщина какая-то!
Я напряг зрение и неловко взмахнул рукой перед своим носом, отгоняя наваждение.
– Что, испугался?
Голос был слегка хрипловатым, но таким чувственным, что у меня по всему телу побежали мурашки, будто бы женщина произнесла что-то неприличное (я и потом не мог привыкнуть к звуку ее голоса: о чем бы она ни говорила – о погоде, книге, кинофильме, сосисках или лошадях, – все звучало сладко-непристойным, как откровение).
– Да нет… Нормально… – пробормотал я.
Но влажная ночь и вершины гор, чернеющие вдали, и этот красный огонек, подмигивающий в темноте, и сам воздух – такой насыщенный и свежий – отрезвили меня. Я снова попытался разглядеть сидящую напротив женщину. Бесполезно. Наверное, уже тогда у меня совершенно «замылился» глаз на нее. Такое бывает, например, с мамашами, которые не могут оценить красоту или степень некрасивости своего ребенка, или же с художниками, которым их полотно кажется гениальным.
– Вы тоже живете в этом пансионате?
Ничего более глупого я не мог придумать! Это было все равно, что спросить у попутчицы после взлета: «Вы тоже летите в этом самолете?» Но мне хотелось хоть что-то сказать и услышать ответ.
– Вам здесь нравится? – продолжал я.
Огонек загорелся ярче (она сделала затяжку) и скользнул вниз (она опустила руку).
– Знаешь, где мне нравится? – услышал я ее голос (мурашки! мурашки!) после довольно-таки долгой паузы, – Там…
И огонек взлетел вверх и откинулся вдаль, в сторону гор.
– Я там еще не был… – сказал я. – Приехал только сегодня…
– Чудак! – Я увидел, как огонек резко полетел в кусты и потух. – Идем! Тут в заборе есть дырка.
По шелесту ее одежды я понял, что она встала и шагнула в мою сторону.
– Давай руку!
Я протянул свою в темноту и наткнулся на прохладную ладонь. И снова по телу разбежались мурашки. Ее рука была энергичной, не мягкой.
– Э-э, да ты пьяненький! – засмеялась она.
Я встал, стараясь держаться ровно. Мы были одного роста. Я чуть-чуть разглядел что-то более определенное – вытянутую стройную фигуру, длинную черную шаль, спадающую с плеч. Но более – ничего. И еще я услышал запах. Я тогда еще не знал запаха дорогих духов – их доставали «из-под полы», и девушки моего круга пользовались удушающе приторной «Шахерезадой» или концентрированным «Ландышем». А тут на меня хлынула волна дурманящего аромата – терпкого и ненавязчивого. Повинуясь руке, я стремительно пошел следом в тупик, которым заканчивался белеющий забор. В нем действительно зияла внушительная прореха, я, не выпуская ее властной ладони, пригнул голову, и мы оказались по ту сторону пансионата, на широкой равнине, заросшей буйным разнотравьем. Мы шли по колено в мокрой траве. На равнине, освещенной луной, я снова пытался рассмотреть