У истоков российского уголовного судопроизводства (к 1000-летию Русской Правды). Монография
КР) и князя Всеволода, которые однозначно запрещают всякое вмешательство в судебную деятельность. Нарушителям этих положений обещано скорое возмездие: «А кто приобидить суды церковныи, платити ему собою, а пред богом тому же отвещяти на страшнем суде пред тьмами ангел, идеже когождо дела не съкрыются благаа же и злаа, идеже не поможеть никто же никому же, но токмо правда избавить от вторыя смерти и от вечныя мукы, и от огня негасимааго, яко же есмы управиле по святых отець правилом и по первых царей и князей уряжению» (ст. 21 УВс).
Несмотря на такие грозные санкции, нарушения установленного порядка церковного уголовного судопроизводства, как свидетельствуют факты, были обычным явлением. На протяжении столетий «одним из важнейших зол, которым страдало древнерусское общество, была крайняя юридическая неопределенность в отношениях судей, властей и подданных». Этим объясняется произвол светских судебных чиновников и «кривда суда»[29]. Во многих жалованных грамотах первой половины XVI в. устанавливалось правило, что монастырские приказчики, настоятели и братия несут ответственность за все виды преступлений, кроме духовных, перед великим князем. Так, в своей грамоте Иван IV повелевает: «А кому будет чего искати на монастырском приказчике, ино их сужу яз, князь великий, или мой дворетцкой Углетцкого дворца»[30]. Изъятие указанных лиц из подсудности иерархов церкви ущемляло влияние последних и фактически подчиняло монашество светской власти. Это подтверждают и современники. Если священник «поступит в чем-нибудь против религии или против священного сана, то подлежит духовному суду. Если же священника обвиняют в воровстве или в пьянстве или другом подобном пороке, то он наказывается, по свидетельству С. Герберштейна, мирскими властями». Посол лично видел «как публично наказывали розгами пьяных священников», а еще ему рассказывали, как «один наместник князя велел повесить священника, уличенного в воровстве. Митрополит, негодуя на это, донес государю. Призванный наместник отвечал государю, что он, по древнему отечественному обычаю, повесил вора, а не священника»[31].
Духовенство активно выступало против такого положения дел, о чем повествует грамота митрополита Киприана во Псков (конец XIV – начало XV в.). В ней указывается: «…не годится миряном попа не судити, ни казнити, ни осудити его, ни слова на него молвити, но кто их ставит святитель, тот их идит и казнит, и учит» (гл. 65 СГ 1551).
Единой линии в области уголовно-судебного иммунитета церковного клира и невмешательства в их процессуальную деятельность выдерживать не удавалось. С целью установления суда праведного и в случае совершения преступлений светскими лицами против установленного порядка церковного уголовного судопроизводства еще княжескими уставами предусматривалось проклятье тому, кто их обидит. Судебники (ст. 59 Суд. 1497; 91 Суд. 1550) и жалованные грамоты[32] вновь закрепляют подсудность лиц, имеющих отношение к служителям церкви,