навсегда запомнились все простые, трогательные подробности крестьянского труда: светлый блеск новой соломы; чисто выбеленная задняя стена мазанки; по ней – тряпичные куклы и маленькие, высушенные тыквочки, так называемые "таракуцки", эти единственные игрушки крестьянских детей; а на гребне камышовой крыши – аист на одной ноге рядом со своим большим небрежным гнездом. Особенно запомнился аист, его кургузый пиджачок с пикейной жилеткой, красная трость ноги (другой, поджатой ноги совсем не было видно) и длинный красный клюв, деревянно щелкавший наподобие колотушки ночного сторожа. Возле хаты с синенькой вывеской "Волостное правление" стояли привязанные к столбикам крыльца три оседланные кавалерийские лошади. Солдат с шашкой между колен, в пыльных сапогах сидел на ступеньках в холодке и курил махорку, закрученную в газетную бумажку. – Послушайте, что вы здесь делаете? – спросил Петя. Солдат лениво оглядел городского мальчика с ног до головы, пустил сквозь зубы далеко вбок длинную вожжу желтой слюны и равнодушно сказал: – Матроса ловим. "Что же это за таинственный, страшный матрос, который скрывается где-то тут поблизости, в степи, который поджигает экономии и которого ловят солдаты? – думал Петя, спускаясь по знойной, пустынной улице в балочку, к кринице. – Может быть, этот страшный разбойник нападает на дилижансы?" Разумеется, Петя ничего не сказал о своих опасениях отцу и брату. Зачем понапрасну волновать людей? Но сам он предпочел быть настороже и предусмотрительно засунул коллекции под скамейку, поближе к стенке. Едва дилижанс тронулся и стал подыматься в гору, мальчик прильнул к окну и принялся не отрываясь смотреть по сторонам, не покажется ли где-нибудь из-за поворота разбойник. Он твердо решил до самого города ни за что не покидать своего поста. Тем временем отец и Павлик, очевидно и не подозревавшие об опасности, занялись дыней. В суровой полотняной наволоке с вышитыми по углам четырьмя букетами, полинявшими от стирок, лежал десяток купленных по копейке дынь. Отец вытащил одну – крепенькую, серовато-зеленую канталупку, всю покрытую тончайшей сеткой трещин, и, сказав: "А ну-ка, попробуем этих знаменитых дынь", аккуратно разрезал ее вдоль и раскрыл, как писанку. Чудесное благоухание наполнило дилижанс. Отец подрезал внутренности дыни перочинным ножичком и ловким, сильным движением выхлестнул их в окно. Затем разделил дыню на тонкие аппетитные скибки и, уложив их на чистый носовой платок, заметил: – Кажется, недурственная дынька. Павлик, нетерпеливо ерзавший на месте, тотчас схватил обеими ручонками самую большую скибку и въелся в нее по уши. Он даже засопел от наслаждения, и мутные капли сока повисли у него на подбородке. Отец же аккуратно положил в рот небольшой кусочек, пожевал его, сладко зажмурился и сказал: – Действительно, замечательно! – Наслаждец! – подтвердил Павлик. Тут Петя, у которого за спиной происходили все эти невыносимые вещи, не выдержал и, забыв про опасность, кинулся к дыне.
5 БЕГЛЕЦ
Верст