Он только встряхнулся, как собака, и спросил:
– Бежим?
Они вышли на Нескорую и побежали. Таня знала, куда они бегут. Что касается Петьки… "Ага, слышу!" – говорил он, когда где-нибудь во дворе шепотом тявкала собака. "Давай, давай", – говорил он, когда Таня вдруг поворачивала то направо, то налево.
В конце концов они остановились у домика, принадлежавшего тому самому Трубочному Мастеру, который назвал Петьку Воробьем с Сердцем Льва. Тут уж даже Петька, который не мог отличить музыкальной ноты от удара палкой по забору, услышал мелодию, которую невидимый музыкант играл на невидимом инструменте. Правда, она не напомнила ему ни серебряной дорожки вдоль Немухинки, ни плавного раскачивания кленовых листьев. Пожалуй, так мог бы скулить в клетушке щенок. Но щенок едва ли был способен на такие сложные – как сказала Таня пассажи.
Калитка была гостеприимно приоткрыта, они вошли крадучись. На дворе спали куры, зарывшись в песок. Собаки не было, но котенок, сидевший у крыльца, промяукал вопросительно и даже с оттенком угрозы. Они обошли дом и, подняв головы, увидели чердачное окно, в котором смутно белело что-то худенькое, мигом исчезнувшее – это был худенький мальчик, в белой рубашке, который, увидев Таню и Петьку, как-то странно, болезненно вскрикнул. Но еще более странным было то, что на чердачном окне, которое открывалось наружу, были натянуты струны. Стекло было выбито или выставлено, и струны, тени которых сломились под углом на стене, еще дрожали, как будто их только что касалась чья-то рука.
Впоследствии, когда Петька изучил Всемирную историю, он установил. что на земном шаре действительно существует инструмент, называемый эолова арфа. Это обыкновенный деревянный ящик, в котором натянуты струны – от восьми до двенадцати. Его вешают на дерево, как скворечник, и ветер играет на нем, когда ему больше нечего делать. Эол, оказывается, был повелитель ветров, отец шести сыновей и стольких же дочерей, которые вели веселую жизнь в царском дворце. Это было давно и, по-видимому, не имело никакого отношения к худенькому мальчику, который – это было видно с первого взгляда – жил в доме Трубочного Мастера очень скромно и тихо.
Мальчик выглянул из окошка, спрятался, но когда Таня ласково спросила: "Скажи, пожалуйста, как называется твой удивительный инструмент?" – снова выглянул и долго молча смотрел на нее большими, испуганными глазами.
Возможно, что если бы Петька, который мысленно уже видел себя в Летандии, спросил: "А ты, случайно, не Леня Караскин?" – он даже не вышел бы к ним. Но Петька удержался, не спросил, – и мальчик как-то незаметно оказался подле них на дворе, такой худенький, с острым носиком, с грустным, падавшим на глаза беленьким хохолком и в таких залатанных штанах, что Тане захотелось заплакать.
Сразу стало ясно, что с ним надо говорить очень вежливо, может быть, даже на «вы». Но чтобы он не обиделся, Таня все-таки обратилась к нему на «ты».
– Дело в том, что я учусь в музыкальной школе, – сказала она. – Но среди множества инструментов, на которых играют